Еще не вечер

Оперативники принесли свои рапорты, словно удачливые охотники добычу. Хвастались друг перед другом, делили. Когда выяснилось, что вроде и стреляли метко, а ни мяса, ни шкуры не добыли, горячка прошла, все притихли. Три раза звонил Гуров, Отаpи хотел разделить с товарищем радость, посоветоваться, но подполковник говорил коротко, непонятно, когда майоp сообщил об успехе, Гуров не поздравил, положил трубку.

Зинича арестовать? За что? Таня ему срочно потребовалась. Зачем? И немедленно, лично узнать, как спит горничная. Может, выяснить, как она кушает и сколько раз в уборную ходит? Зачем сразу трубку бросать?! Почему не говорит, как мужчина, спокойно и обстоятельно? За Лебедевым наблюдение не вести. Не веpит он нам, снова не верит. Все ему сделали, абсолютно, как Боги работали! А он не верит!

– Доброе утро, товарищ майор! Разрешите? – в кабинет вошел дежурный по отделу. – Телефоногpамма из республиканской прокуратуры. И какое-то письмо вам, лично.

– Давайте. – Отари расписался в получении телефонограммы, дежурного офицера отпустил, письмо положил в сторону.

«Пальцевые отпечатки, принадлежащие Артеменко Владимиру Никитовичу, присланные вами в наш адрес, являются серьезной уликой. Артеменко задержать, срочно этапировать в прокуратуру республики. Старший следователь по особо важным делам…»

Наконец-то Отари вскочил, пробежался по кабинету. Молодец Гуров, умница, мы победили, теперь дело пойдет. Отари рассеянно взял конверт, на котором было написано: «Майору Антадзе. Лично». Почтовый штемпель на конверте отсутствовал, значит, принесли лично. Он прочитал письмо мельком, сначала ничего не понял, перечитал раз, другой и опустился в кресло. Он работал в милиции давно и знал: подобные угрозы пустыми не бывают. Вот почему Гиви тогда вдруг здоровьем отца и деда интересовался…

Отари убрал письмо в карман, равнодушно, словно о постороннем, подумал, что это – конец. Его, майора милиции, берут за горло. Оно конечно, сын за отца не отвечает, но все-таки… все-таки…

Гуров выходил из номера, когда зазвонил телефон:

– Я просил тебя до одиннадцати из номера не выходить, – не поздоровавшись, сказал Орлов. – Что с тобой, Лева? Я звонил тебе из кабинета Турилина. Ты не ответил, безобразие.

Гуров забыл, напрочь забыл, что должен звонить начальник. Не может такого быть, однако случилось. Оправдываться глупо и бессмысленно, решил Гуров, и сухо ответил:

– Виноват, товарищ полковник. Обстоятельства. Не знаю, как вела себя жена Цезаря, но подполковник Гуров должен быть вне подозрений, он это заслужил.

Они работали вместе более десяти лет, отношения складывались непросто, с годами переросли в дружбу, и то, что Лева назвал Петра Николаевича по званию, кольнуло Орлова. Утром, когда он докладывал историю с анонимкой генералу Турилину, тот заразительно рассмеялся:

– Гордись, Петр Николаевич, хорошего офицера воспитал. Лева, конечно, немного авантюрист, но честнейший парень и настоящий розыскник.

– Я о Гурове забочусь, – не сдавался Орлов. – Личное дело себе испачкает…

– Без сучка и задоринки личные дела только у карьеристов, людей холодных, с рыбьей кровью. Говоришь, сидит в номере и ждет звонка? Ну-ка соедини меня с ним.

Орлов позвонил, но Гуров не ответил. Генерал не рассердился, взглянул озабоченно:

– Там это грязное дело. Может, Гуров случайно залез?

– Случайно можно на дороге в коровью лепешку вляпаться! – горячился Орлов. – Вы же сами говорите, Гуров розыскник Божьей милостью. Я ему приказал отдыхать, врачи им недовольны…

– Верно говоришь, – перебил генерал. – Ты не о личном деле, о здоровье друга беспокойся, дозвонись и реши: может, стоит к нему вылететь.

Орлов звонил Гурову каждые полчаса, наконец соединился, а Лева не оценил, начал хамить.

– Товарищ подполковник, – чуть растягивая слова, волнуясь и потому еще более лениво, чем обычно, заговорил Орлов. – Подумай, может, тебе не очень помешает полковник Орлов? Я бы к вечеру появился.

– Петр Николаевич! – Гуров откашлялся. – Спасибо. К вечеру все так или иначе кончится. Да, если бы ты был здесь, – он чуть улыбнулся, прикрыл глаза, – мы бы с тобой их в целлофан завернули, розовой ленточкой перевязали и отнесли на стол прокуратуры.

– Тебе виднее, – Орлов чуть было не сказал: мол, береги себя, но лишь хмыкнул, удивляясь собственной сентиментальности. – Ладно, звони.

– Слушаюсь! – гаркнул Гуров, положил трубку и выскочил из номера.

Компания поджидала его у гостиницы. Все, кроме Кружнева, улыбались. Гуров взглянул на свой балкон и понял, что перебраться с него на открытую веранду ресторана не составляло никакого труда.

– Лев Иванович, – сказал Артеменко, – используешь служебное положение, арестовываешь соперников.

– Ох, Владимир Никитович, кто о чем, а вы все о женщинах, – отшутился Гуров. – Мы с Таней прошлой ночью отношения выяснили, и она мне даровала свободу.

– Сначала подвесила тебе дулю за левое ухо. – Кружнев указал пальцем. – Правильно сделала, чтобы руки не распускал.

– Ну-ка, похвастайся! – Артеменко взял Гурова за плечи, повернул. – Ничего, раны украшают воинов, – и рассмеялся.