Еще один день

Я захлопнул книгу, встал, разложил на верхней полке свернутый матрас и расправил простынь. Затем бросил подушку к стенке, снял кроссовки и взобрался наверх. В вагоне приглушили общий свет. Я быстро уснул.

* * *

Дима и вправду уволился. Секретарша рассказала, что он получил зарплату и сразу написал заявление. Но на следующий день, пьяный в хлам, хотел прорваться в офис.

— Суки! Пропустите меня, гады! — кричал он, — твари, я все равно до вас доберусь!

Охранники на проходной с ним не справились, пришлось вызывать ментов. Зяблик посоветовал заодно вызвать дурку.

С Димой мы больше не виделись. Несколько раз я пытался до него дозвониться, но телефон был отключен.

Как-то в курилке я разговорился с Зябликом. Он рассказал по секрету, что ритуальные заморочки у начальницы начались около пяти лет назад. Были проблемы с бизнесом, висела куча кредитов, предприятие разваливалось. Салтычиха впала в депрессию. Ни с кем не разговаривала, стала выпивать. Муж даже хотел показать ее психиатру. Но потом ее вдруг осенило. Она поняла, что на ней — порча. Знакомая посоветовала съездить в какую-то глухую деревню под Владимиром к бабке-ведунье. И Салтычиха поехала. Бабка поводила свечкой над ее головой и подтвердила опасения начальницы. На ней была порча. За некоторую сумму деревянных порчу ведунья сняла. А потом сказала: "чтобы дела шли хорошо, надо назвать фирму в честь какой-либо птицы (раньше компания называлась "Сударыня"), смастерить тотем-оберег, и раз в неделю читать заклинание". Ольга Викторовна все сделала так, как было велено, и бизнес действительно пошел в гору.

Каждый месяц Салтычиха ездит к бабке в деревню. Карму почистить, да совет добрый выслушать. Оставляет там немалые деньги. Еще Зяблик признался, что сотрудники в эту пятничную ахинею не верят, а только подыгрывают. Каждый дорожит своим местом, ведь работу сейчас найти трудно.

* * *

В прошлом месяце Ольга Викторовна заплатила мне только половину оклада.

— А ты что думал, — сказала она, когда я вошел в ее кабинет, — поездку в Питер надо как-то компенсировать.

— Я туда не напрашивался, — буркнул я.

— А это не важно. Вот договор с твоей подписью, — она порылась в столе и протянула распечатанный на принтере лист бумаги.

Под мелким текстом действительно значилась моя корявая детская завитушка. Хотя я не помнил, чтобы где-то расписывался.

— Убедился? — Салтычиха убрала лист в ящик стола, — кстати, твое обучение мне встало в шестьдесят тысяч рублей. Все понятно? Деньги я буду вычитать из твоего оклада. Иди работай.

Февральской зарплаты мне хватило только на сигареты. Ольга Викторовна предложила подработку. После работы и по выходным я был ростовой куклой. Облаченный в поролоновую синицу с пластиковым клювом, раздавал прохожим рекламные листовки с фирменными пельменями и котлетами. Чтобы дело спорилось, я, по совету начальницы, бормотал заклинание:

                                                 Птица-синица,                                                 К небу лети.                                                 Птица-синица,                                                 Продажи подними.                                                 Птица-синица,

                                                 Долги забери.                                                 Птица-синица,                                                 Врагов прогони.

Однако люди неохотно брали глянцевые бумажки, а если и случалось, то выбрасывали в ближайшую урну.

"Ничего, — мечтал я, подскакивая от холода у торгового центра, — к лету отдам долг, и уж тогда заживу. Я ведь теперь специалист…"

Зигмунд

Заверещал будильник. Володя с трудом приподнял похмельную голову, потер глаза и глянул на циферблат.

— Ты ж еп, — выругался он, хлопнув звенящего гада по макушке.

Тяжело выдохнул, перевалился на другой бок. Жены рядом не обнаружил.

Некоторое время лежал на широкой кровати, полуоткрыв рот. Голова трещала. Казалось, по вискам и затылку колотят сотни крохотных молоточков. Во рту пересохло, точно у диабетика, шершавый язык царапал нёбо. Одолевали тревожные мысли и неизбежное с крепкого бодуна чувство вины.

Припомнил, как вчера, после смены, взяли две "маленьких", потом еще одну, и заполировали все красным. Прав был Саня. Говорил же: "мужики, с "отравой" будет явный перебор". Хотя он и сам нажрался почище нашего…

Володя привстал, завернулся в одеяло, опустил ноги в пушистые тапочки жены. Осмотрелся.

Два кожаных кресла, подаренные свекром на Новый год. Старенький телевизор "Юность". Советский трельяж с треснутым зеркалом. Книжная полка. Потрепанные корешки, словно любовники, тесно жались друг к дружке. На стене пожелтевшая фотография — Владимир с зачесанными на пробор волосами и густыми усами, рядом Зина в простеньком деревенском сарафане. (У Зины был грустный, усталый вид, как у всех жен алкоголиков). Журнальный столик, облюбованный рыжим котом Чубайсом. Наглый перс не сводил с хозяина надменного взгляда.

— Исчезни, падла, — просипел Вова, замахнувшись на кота ногой. Тапок слетел и угодил Чубайсу в морду. Фыркнув, кот мягко спрыгнул со столика и забрался под трельяж.

Володя собрался с силами и решительно выдохнул. Затем попытался подняться. Не вышло. Сбросив одеяло, он рухнул на четвереньки и пополз в сторону кухни.