А потом он заехал в ближайший городок, чтобы где-нибудь в кафе посидеть и прикинуть, что же он напишет об этом. Ему уже отчасти просматривалась тема: произошедшее на островке, думал он, должно основательно всколыхнуть, взбудоражить живущих здесь людей, вселить в них, привыкших к тишине и покою, смятение, которое долго не уляжется... Но он встретил этого аптечного провизора Андре Винсена, и разговорился с ним... и тот удивил его яркостью образов, которые внезапно и даже с некоторым ожесточением - и откуда же, спрашивается, оно в нём взялось, - выплеснул в нескольких фразах... да, в тех фразах о том, что иной раз не ударить заранее - предательство, совершая которое, превращаешь тех, за кого ты в ответе, в поживу, в дичь... И Мишель, расставшись с ним, долго пребывал под впечатлением этих слов; и где-то через двое суток почти решил - вот она, идея и канва очередного эссе. Но получилось так, что создал он на сей раз не эссе, а нечто совсем иное. И подтолкнула его к этому - его занимал и озадачивал факт совпадения, - опять-таки встреча... правда, уже не с самим Винсеном, но с его женой... Заехав, опять в дневное время, в тот же самый городок, он зашёл в буфет около универмага перехватить кофе с булочкой, - и увидел там Луизу Винсен с пятилетним сыном, которого она, вероятно, только что взяла из садика. Малыш кушал шоколадное мороженое, а она осторожно зачерпывала ложечкой чай с мятой... такой же чай, как тот, что пила полчаса назад женщина, приехавшая с комиссаром, - Натали... Он обрадованно подошёл к ним и сказал: "Удачно получилось. Я недавно видел вашего мужа и обещал ему свою книжку; если побудете здесь ещё минуток пять, - сейчас принесу из машины, вместо того чтобы почтой присылать..." Она, поблагодарив, сказала, что передаст. Рамбо сказал: "Это, собственно, вам обоим может быть интересно. Там о разных житейских коллизиях... а сейчас вот я планирую писать по следам этого происшествия у вас тут в лесу..." И ему показалось, что при этих его словах на ее лице промелькнуло некое двух-трёхсекундное смятение; глаза как бы чуть растерянно заметались - и "успокоились" лишь несколько мгновений спустя, устремившись к маленькому сыну. До чего же всё-таки напуганы они все произошедшим, подумал он тогда... "Вы имеете в виду, конечно, взрыв на островке... - промолвила она заметно напряжённым голосом. - У нас не перестают это обсуждать: действительно, в наших местах вдруг такое..." - она не договорила. "И очень долго не перестанут, - оживлённо откликнулся Мишель, - потому что такие акты больнее всего бьют по сознанию людей именно в самое мирное время и в самых мирных краях. Они лишают чувства защищённости, успевшего стать... почти символом веры". "Вы хотите сказать, - спросила Луиза чуть с запинкой, - что из безопасности... покоя, уюта... мы сотворили нечто вроде кумира?" Он даже вздрогнул - настолько поразила его эта мысль. И не только сама мысль - поразило его и то, что прозвучала она из уст хоть и очень неглупой, но такой вроде бы тихой, очень домашней по складу и облику женщины, в чьей жизни едва ли могло случиться нечто способное побудить к самостоятельному осмыслению таких вопросов... А она, значит, задумывается о многом - под стать мужу... интересные они люди, эта чета... Он не нашёл сразу ответа. Но пока ходил за книжкой - это заняло не более трёх минут, - сквозь воображение его пронеслась, словно гикающее азиатское воинство, лавина образов; слова женщины соединились в восприятии со словами Винсена о "дичи" и "поживе", и в зловещей, дикой усмешке ощерился некий хищнозубый идол; но ему было ясно, что не о поклонении этому истукану задала свой риторический вопрос Луиза Винсен... И вдруг, когда он уже входил опять в буфетик, что-то сложилось в его сознании... И, давая ей книгу, он сказал - и задумчиво, и в то же время тоном зрелой уверенности: "Понимаете, Луиза, кумира можно сотворить из чего угодно - не только из покоя и счастья, но, скажем, также из собственной незапятнанности... из непротивления, из ненасилия, из своих умытых рук... и это, может быть, куда страшнее. Потому что воздвигая ЭТИХ кумиров - мертвенно-отвлечённых, - мы отворачиваем слух от чьих-то живых и отчаянных криков - спасите!.." После этих слов он ощутил нечто благодарное в её взгляде... и почему же, спрашивается?.. А ведь Винсену, подумал Мишель, Винсену ведь я тоже что-то такое, в этом же ключе, сказал... что же именно, припомнить бы... и он на это очень... да, очень откликнулся...