Эшелоны идут под откос

— Что это вы разогнали так машину, господин Кузьмин? — удивленно спрашивает он. — Скоро уже Чичково. Не собираетесь же вы проскочить ее с ходу, как Калиновку?

— Вы же сами только что называли меня классным машинистом, господин обер-лейтенант, — улыбается Кузьмин. — А подлинное мастерство машиниста заключается не столько в скорости вождения, сколько в искусстве торможения. Вот я и дам вам возможность убедиться в этом.

— Да я вам и так верю, так что давайте притормаживать. Вон уж желтый огонь входного светофора.

— А может быть, вы сами желаете притормозить? — широким жестом приглашает Кузьмин обер-лейтенанта к крану машиниста.

— В другой раз как-нибудь, — хмурится Вольф, направляясь в его сторону. — Сейчас не до учебы…

— А я собираюсь вас не учить, — спокойно продолжает Кузьмин, — а проучить.

С этими слонами он вскидывает тяжелый гаечный ключ и со всего размаха опускает его на голову Вольфа. Отбросив потерявшего сознание обер-лейтенанта в сторону, Кузьмин спешит к двери боковой площадки паровоза, через которую только что вошел Вольф, и закрывает ее на защелки.

Выглянув в окно, Кузьмин видит уже совсем близко входной светофор, но не может разглядеть на нем сигнала.

В чем же дело?.. Испорчен он, что ли?.. Или, может быть, подпольщики вывели его из строя, а входную стрелку вручную перевели на занятый путь?..

Да, скорее всего, им пришлось пойти на это, чтобы бронепаровоз врезался в состав с боеприпасами или в эшелон с цистернами бензина…

Еще несколько мгновений — и колеса локомотива со скрежетом проносятся через входную стрелку. Бронепаровоз по переводной кривой устремляется на боковой путь, занятый составами с боеприпасами. Кузьмин отчетливо видит это по сигналам, ограждающим его хвостовой вагон. Красный фонарь, установленный у внутренней грани правого рельса, не оставляет у него никаких сомнений, что вагоны, в которые врежется сейчас локомотив, загружены снарядами или взрывчатыми веществами.

— Ну, теперь все!.. — чуть слышно шепчет Василий Иванович Кузьмин.

А день спустя на новом месте расположения отряда Щедров Михаил Миронович выстраивает своих партизан, и не выравнивая строя, что обычно делал очень придирчиво, тихо произносит:

— Почтим память Василия Ивановича минутой молчания…

Все скорбно склоняют головы, вспомним старого скромного машиниста, ничем вроде не отличавшегося от других, очень неприхотливого и уступчивого. Дмитрий, правда, помнит, каким требовательным и даже ворчливым он был, когда принимал свой паровоз из ремонта. Ему известно было и то, что Василий Иванович не давал никаких поблажек своей бригаде во время рейса и никому не прощал ни малейшей небрежности. Но он и не упускал при этом случая научить чему-либо своих помощников, терпеливо день за днем передавая им свое мастерство. Однако все это каталось естественным, неотделимым от облика старого машиниста. А всякий ли на его месте пошел бы на такой подвиг? Вот он, Дмитрий, например?..

Да, он тоже сделал бы это! Без этой готовности пойти на подвиг для него лично борьба с оккупантами обратилась бы лишь в слепую и потому бессильную ненависть к лютому врагу. Он пока не знает, когда предстоит ему такое испытание, но твердо верит, что выдержит его так же мужественно, как Василий Иванович Кузьмин.

А разве другие, дядя Миша, например, или старший сержант Кручина, не повторили бы того же? Разве не совершили уже подвига мальцевские комсомольцы во главе с Константином Ракитиным? Ежедневно ведь, если не ежечасно, рисковали они жизнью. А сколько же таких людей среди тех, кто прикрывает сейчас подступы к Москве?..

Если и прежде Дмитрий Щедров не сомневался, что не овладеть гитлеровцам столицей его Родины, то теперь твердо верит, что не бывать этому никогда!