Двое стражников разыскали в толпе и выволокли к столбу Фермину, хозяйскую фаворитку, содрали платье и привязали. Стоя рядом, скучным голосом хозяйка читала проповедь о том, что некоторые негры, с попустительства неразумных белых, мнят о себе то, чего они, животные, мнить о себе не должны, что блуд белых с небелыми - хуже, чем скотоложство, и если белых наказывает бог, как неразумного дядюшку, то черных должны наказывать белые, и наказывать жестоко.
И махнула рукой, дав сигнал спустить собак.
С крепкой сорокалетней женщиной было покончено в считанные минуты.
- От нее остались одни лохмотья, - говорила Паулина, глядя куда-то в сторону. - Она красивая была, Фермина, хоть и не молода. Дон Тимотео ее очень жаловал.
Следующим намерением новой хозяйки было - продать всех цветных рабов из имения и на их место купить черных. Старая мулатка подслушала разговор сеньориты с управляющим дня через три после зловещего праздника.
- Только экономку оставлю, - заметила хозяйка между делом. - Пока она мне нужна, а потом я с ней сама разберусь.
Какого рода может быть это "разберусь", Паулина уже знала и в тот же час, в чем была и с чем была, выбралась из усадьбы и подалась в горы. Недели две она бродила в лесу наугад. Ослабела от голода, усталости, страха. Своих спасителей в полуобмороке приняла за ангелов небесных, пока до нее не дошло, что от ангелов не разит потом...
Мы, не сговариваясь, повернули лошадей в сторону паленке. Старуху посадил к себе на седло Пипо. Были мы не так далеко и добрались скоро.
Все, что требовалось Паулине - подкормиться, отлежаться, прийти в себя. В свои пятьдесят она была еще бодра, и если показалась старухой сначала, то только от пережитого. Мужская часть населения проявила к новенькой неподдельный интерес и вскоре почтенная дама была окружена десятком кавалеров, которых ее возраст мало трогал.
Пока Паулина отвечала на любезности, мы обсуждали ее дела.
- Пустить в усадьбу красного зверя, - сказал Идах.
- Она опять отыграется на неграх, - возразил Факундо.
- Увести всех в лес! Места хватит.
- Кучу народа с детьми и стариками? Глупость, брат, это немыслимо.
- Ее надо убить, - вымолвил наконец Каники. - Чтобы другим было неповадно.
- Чтоб неповадно было другим, - сказала я, - надо убить ее так же, как она убила несчастную Фермину.
- Дружок, - усмехнулся Факундо, - у нас не найдется таких собак, и сами мы не собаки.
Решили так: если будет возможность, попытаться выкрасть сеньориту, если нет - застрелить.
Мы выспросили у Паулины все, что она знала о расположении дома и построек, о собаках, об охране, о распорядке дня в усадьбе. Она смекнула дело и дала хороший совет:
- Обойдите поместье кругом, чтобы оказаться от него на запад. Там в полумиле покрытый лесом холм. Если залезть на какое-нибудь дерево, все будет как на ладони.
В тот же вечер мы начали собираться, потому что до Вильяверде было не близко - собственно, это было уже за пределами Эскамбрая, на равнине, намного дальше того места, где мы нашли беглянку.
Самым трудным оказалось не взять с собой сына.
- Я тоже умею драться! - заявил он, сверкая глазенками и сжав кулаки. - Я стреляю не хуже вас, и бросаю нож, и могу просидеть на лошади хоть сутки.
Все это было правда, и доказать парню, что это еще не все, было нелегко.
- Сын, - сказал Факундо, - у тебя остается нелегкое дело: ждать нас здесь. Знаешь сам: возвращаются те, кого ждут. Жди нас и пожелай удачи.
На той горке - странной каменной шишке, выросшей из земли на ровном месте и поросшей непролазным чащобником - мы просидели долго.
Справа виднелся маленький, аккуратный двухэтажный дом, весь увитый плющом. Ближе к нам небольшой сад, а прямо перед нами - беленая стена вокруг негритянских бараков, и между оградой и садом - площадка с врытым посередине столбом, у которого собаки разорвали несчастную женщину.
В то утро там кто-то тоже был привязан, судя по яркой головной повязке - женщина. Мы пришли на горку ночью, наблюдать стали с рассвета, - она уже там стояла. Невозможно было понять, жива она или нет - догадались, что жива, когда ее вечером отвязали и дали воды. Столб, однако, недолго оставался пустым, - к нему тот час же привязали новую жертву, тоже женщину. Потом какого-то парня били плетью, поставив на четвереньки, пока он не свалился. За моей спиной скрипел зубами Идах - его собственные рубцы едва успели зажить.
- Сандра, - сказал Каники, - будь по-твоему. Ее надо брать живой.
Мы наблюдали за предметом нашей охоты - она выходила из дому, прогуливаясь то тут, то там, обходила все службы в сопровождении двух телохранителей. На ночь майораль выпустил собак. Численность своры превышала всякое вероятие, и мы приуныли: с такой оравой нам не справиться.
Свору скликал свистом на рассвете все тот же майораль и запирал в каменный сарай. На другой день повторилось то же самое: ранняя побудка, рабы отправляются по своим местам, а хозяйка дважды в день совершает обход: те же два телохранителя, по два пистолета у каждого и по собаке на сворке.
- Ее надо брать среди бела дня, - сказал Каники. - Быстро и нагло, чтобы никто ничего не понял.