Эскамбрай (СИ)

Хотите - верьте, хотите - нет, но она уставилась на дядю с таким странным любопытством - в глазах зрачки дышали, то расширяясь, то пропадая, как у кошки. Идах был крепкий, мускулистый мужчина немного за сорок; лицо покрыто татуировкой, тело разукрашено рубцами от плетей, одно ухо отсечено. На нем был заметен налет той невидимой африканской пыли, что отличает креола от босаль и сразу бросается в глаза понимающему человеку. Не знаю, определила ли это сеньорита и думала ли она что-нибудь вообще, но молчание затянулось до неприличия.

- Молчит - значит, соглашается, - ввернул Факундо. - Идах, ты ей, похоже, понравился. Как ты насчет этой девушки?

Идах усмехнулся недобро и встал. Девица обмерла и попятилась от него - шаг, другой, третий, споткнулась на неровности пола, едва не упав, но сноровистый охотник ловко подхватил ее и они упали на пол вместе. Крики его не смущали, замысловатых проклятий он просто не понимал, и с застарелой невинностью было покончено быстро и жестоко прямо на наших глазах.

Я следила за женщиной: заплачет или нет? Представляете, не заплакала. Она была в такой ярости и негодовании - что сделали? как смели? - и не вспомнила, что сделала и смела сама. Я знаю, что мы были жестоки. Но мы лишь соблюдали равновесие справедливости.

- Знаешь, Каники, - сказал Идах, - кажется, я ей не понравился.

- Ее блажь, - ответил тот, пожав плечами. - Вот приедем, узнает, почем фунт сладкого... если Паулина не прикончит ее сразу.

Куманек будто в воду глядел. Едва только пленницу спустили с коня, развязав глаза и руки - мулатка, сверкнув глазами, с топориком в руке (рубила хворост для очага), - боком, боком, словно готовый к драке пес, двинулась в ее сторону. Вот тут-то донью Марию де лас Ньевес охватил настоящий страх. До сих пор она надеялась неизвестно на что; теперь до нее дошло, что надеяться не на что. Она пыталась спрятаться за нас - это надо было вообразить! Отсрочил расправу конга.

Пепе велел Паулине уняться, выслушал нас и неодобрительно покачал головой:

- Скверное дело! Эта баба не должна выйти отсюда живой, иначе мы пропали. Вы не могли прикончить ее где-нибудь и не тащить ее сюда?

- Она бы рассталась с жизнью куда легче, чем заслужила, брат.

- Что вы хотите?

- Отдать ее нашим мужчинам. Паулина получит ее напоследок.

Пепе, помедлив, кивнул.

Паулина, с видом королевского прокурора, вершащего правосудие, ободрала с бывшей хозяйки все, что на той еще оставалось от одежды. Сразу же над ней будто сомкнулась темная волна, уволакивая подсудимую в большую хижину на каменистом склоне.

- Как та монашка: и досыта, и без греха, - съязвил кто-то. Фраза запомнилась, хотя было не смешно. Когда мучитель попадает в руки жертв - не бывает ничего справедливей и страшней. Мы в течение нескольких дней или уходили в лес, или отсиживались в своей хижине, и всем было не по себе, хоть мы и знали, что все правильно.

Когда однажды вечером Паулина наконец пришла и села у порожка, молча поставив в сторону топорик, и беззвучно заплакала - у меня будто свалился с души камень. Все кончено, и слава богу. Мулатка плакала, вздрагивая всем телом, и слезы скатывались по щеке, на которой пунцовело свежее, величиной в серебряный песо, клеймо в форме шестигранной снежинки. Она долго плакала, смывая слезами ужас, мирный человек, ставший палачом по непостижимому повороту судьбы.

Каники сказал:

- Это дело надо довести до конца.

- Что еще тут не сделано? - возразил Факундо.

- Кое-что осталось! Поедете со мной?

На другое утро мы уже собрались в неблизкую дорогу. Ехали большой компанией, Пипо снова взял на седло Паулину. У коня куманька лежал на холке мешок из грубо выделанной оленьей шкуры. В нем уместилось то, что осталось от гордой доньи Марии де лас Ньевес Уэте Астуа - таким было ее полное имя.

Оставили лошадей на Грома и Пипо в лесу на границе тростникового поля. Паулина шмыгнула в тростник, мы следом с оружием наизготовку.

Среди рубщиков, орудовавших мачете на другом конце поля, Паулина рассмотрела своего мужа. Почему-то рядом не было видно ни одного надсмотрщика, что всех удивило... Старик рассказал, что произошло в Вильяверде.

Переполох был страшный! Все негры имения оказались взаперти. Но в доме осталась недавно нанятая белая горничная госпожи, которая до утра не осмелилась высунуть носа, но утром все же пошла посмотреть, что случилось, и освободила связанных стражников. Ни майораль, ни раненые не дожили до рассвета. Четверо негров ранено нашими пулями, один плох, неизвестно, выживет ли. Стражники, что уцелели, привели жандармов. Жандармский чин, что распоряжался следствием, велел отыскать прежнего майораля - надо же было хоть кому-нибудь следить за хозяйством.