«Если», 2001 № 03

Комок липкой грязи полетел в Доминика, шлепнулся у его ног, забрызгав подол.

— Ну вот что, — сказали ему для ясности, — убирайся, ты. Убирайся к своему хозяину, грязный пес.

Доминик смотрел на толпу внимательным взглядом и не трогался с места. Пейре стоял ближе всех к нему — красный от гнева и смущения. Доминик встретился с ним глазами, и Пейре вспыхнул.

— Уходи, — сказал он. — Уходи отсюда, монах.

Доминик пробормотал что-то еле слышно, сошел с порога церковки и ступил на дорогу. На каменистую дорогу, по которой пришел сюда и которая уводила его дальше, прочь от Монферье, на северо-восток, к Тулузе.

Еще несколько комьев земли полетели ему вслед, один размазался по спине. Доминик даже не вздогнул.

Пейре обтер об одежду вспотевшие ладони и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Ну вот и все, избавились.

Грамотей сунул ему пергамент с Символом Веры, оставленный Домиником.

— На, сожги эту дрянь.

Пейре отшатнулся, как от заразы.

— Почему я?

— А кто же? — удивился грамотей. — Ведь это твоя жена привела сюда этого попа. А ты принял его под свой кров и делил с ним хлеб.

Пейре выругался, поклявшись про себя как следует проучить Мартону плеткой, чтобы впредь получше смотрела, кого привечает. Брезгливо взял лоскут и пошел домой. Мартона с покаянным видом потащилась за ним следом — знает баба, чем для нее вся эта история сейчас обернется. Вот только до дома дойдут!..

Но дома Пейре расхотелось Мартону бить. Сказал только:

— Замарались мы с тобой, жена, по самые уши. Перед всей деревней опозорились.

У Мартоны слезы показались, впору взвыть.

— Так кто же знал?.. Ведь не бывает таких католиков, чтобы от наших совершенных не отличить.

— А крест на шее у него?

— Не напоказ он его носил, под одежду крест убежал, я и не видела…

И всхлипнула.

Поглядел на нее Пейре, поглядел — скучно ему сделалось, тягомотно. Что ж теперь, навек этот проклятый монах между ними черной тенью повиснет? Ошиблась баба — так на то она и баба, чтобы ошибаться. Положено ей. И потому буркнул Пейре:

— Брось скорее в очаг эту пакость, да и забудем обо всем.

Мартона огонь развела пожарче, дров подложила, а когда разгорелось, сунула в самое пекло пергамент, исписанный пришельцем. Сама же отвернулась и, выбросив неприятную историю из мыслей, взялась стряпать.

И снова был в их доме мир и покой. Потрескивали дрова, булькала на огне похлебка, пахло хлебом. Заваливаясь спать и обхватив Мартону — теплую, толстую, с пушистыми волосами — шепнул ей Пейре:

— А пса-то мы прогнали… хорошо как.

И впрямь — хорошо было. Давно уже скрылся за поворотом дороги пес Доминик, в старом рубище, с пятнами грязи по подолу и между лопаток, и горы сомкнулись за его спиной, так что навсегда исчез он для Монферье. А после настал новый день, и ночь легла между Домиником и Пейре с Мартоной, и ничто больше не тревожило размеренного течения их жизни.

Встав, как обычно, еще затемно, Мартона на ощупь нашла котел, бросила туда замоченные с вечера бобы, прошлепала босиком к очагу. Осторожно разворошила угли, сунула туда, где еще тлело, кусок коры, поправила, чтобы лучше занялось. И вдруг нащупала что-то странное. Холодное, будто не в очаге лежало. Гладкое. Подцепила двумя пальцами, вытащила, поднесла к открытой двери, чтобы разглядеть получше.

Тем временем солнце поднялось выше и неожиданно залило торжествующим утренним светом всю долину, заставив засверкать каждую каплю росы на листьях и траве.

— Пейре, Пейре! — закричала Мартона.

Ее муж сонно заворочался в темной духоте дома.

— Что блажишь? — недовольно спросил он.

— Ох, муж… — только и вымолвила Мартона, оседая на пороге и выронив в подол то, что нашла в очаге.

Это был клочок пергамента, на котором был написан Символ Веры.

Факты истории

Вот и верь теперь первоисточникам!..

Если нужное событие не произошло — его следовало выдумать. Нынешние дипломатики (как называют специалистов по старинным документам) слишком часто обнаруживают, что традиционная историческая картина на деле оказывается позднейшей подмалевкой.

Хорст Фурман, один из старейших немецких специалистов, печально констатировал, что средневековые скрипторы извращали факты, как «в Министерстве правды у Джорджа Оруэлла». Хуже всего обстоят дела с наследием Меровингов (481–751), после которых осталось всего 194 документа. Династия эта укреплялась на руинах Западной Римской империи, в темные века, при чудовищном регрессе культуры и массовой безграмотности.