«Если», 2004 № 11

– Нет. Как можно любить андроида? О присутствующих не говорят, прости, Мерлин.

– Ничего. Если не любишь, то какая тебе разница?

– Ты не подумай. К тебе я привязан.

– Естественно, – сказал он, – ведь у тебя не было отца. Да и если бы он был… Ведь он все равно был бы человеком.

Психокорректор. Аналитик, конечно, научный консультант, практикующий врач – ведь могу же я, в конце концов, сломать ногу? – но, в первую очередь, психокорректор. Таких, как я, всегда снабжают такими, как он. После той истории с семью гномами.

Нечто среднее между исповедником, отпускающим грехи, и доктором Фрейдом, трактующим любой чих как сублимацию эдипова комплекса.

– Ты ведь всегда неуютно себя чувствовал с природными людьми, правда?

– Мне и с этими неуютно. Они слишком совершенны.

– Полюби их.

– Что?

– Они любят тебя. Полюби их.

– Они любят меня потому, что это часть их программы.

– Дети любят родителей тоже потому, что это часть их программы. Персиваль восхищается тобой.

– Он восхищается не мной. Он восхищается королем Артуром. Он аккуратно расправил рукава мантии.

– А ты, Големба, думаешь, тот, настоящий король Артур действительно был таким уж совершенством? Ты думаешь, рыцари без ума были от чужого старого мужика? Они любили не его, а то блистательное воплощение божественного духа, которое им любить было легко и просто. А настоящий Артур… Думаешь, почему Гвиневера увлеклась Ланселотом?

– Но тогда…

– Стань для них Артуром. До конца.

– Но тогда я стану совсем психом.

– Ну и что? Кому до этого дело? На этой планете, кроме тебя, нет ни единого природного человека. Потом… какая разница? Тебе же известно, что в конце концов происходит со всеми сисадминами?

– Ну… они доживают свой век в очень комфортабельных психушках. Если повезет.

– Да. Наполеоны, капитаны Немо, Гэндальфы, Люки Скайуокеры… В окружении санитаров-андроидов, которые подыгрывают им, как могут. Так какая разница?

– Мерлин, – сказал я, – ты говоришь то, что я сам хочу услышать.

Он не ответил. Молча сидел в своем кресле среди упакованных образцов, тестеров, мониторов и магических кристаллов. В углах скопились тени.

– Думай сам, – сказал он наконец, – решай сам. Ты же природный человек. Но помни – они тебя любят.

Я повернулся и направился к выходу. В животе бурчало, почему-то чесались глаза.

У двери я вновь обернулся.

– У драконов правда кладку стережет самец?

– Понятия не имею, – сказал он. – Не знал, что тут вообще водятся драконы.

* * *

Сервы задули в серебряные трубы, и пламя взметнулось в камине.

– Сэр Ланселот, – объявил сэр Кей и пристукнул древком копья по каменным плитам.

В узкие стрельчатые окна били солнечные лучи, и на полу расцветали крохотные радуги.

– Наконец-то, – прошептала Гвиневера.

Она сидела, выпрямившись, стиснув тонкими пальцами подлокотники высокого кресла. Лицо ее, и шея, и грудь вплоть до низкого выреза платья заливались алым румянцем. Не может быть, им не дано краснеть. Игра света.

Сэр Ланселот вошел в каминный зал, и эхо его шагов разбивалось о своды и осыпалось вниз, точно осколки зеркал.

Рыцари, вытянув шеи и перешептываясь, напряженно вглядывались в него. Ибо это был сэр Ланселот, а он всегда умел удивить собрание диковинными трофеями.

– Король Артур…

Глаза его сверкали, словно осколки льда на смуглом лице. Он не был красив, но был прекрасен.

– Мы рады видеть тебя, сэр Ланселот, – приветливо сказал я. Какого черта он так задержался? – Должно быть, тебя постигло необыкновенное приключение?

– Это и впрямь было нечто удивительное, – сказал Ланселот, склонившись передо мной на колено и прижимая к груди шлем с белым плюмажем, – позволь мне…

– Встань, мой друг, – сказал я, – и поведай обо всем.

Они могут часами пребывать в самых неудобных позах. Но я, король Артур, не мог ведь позволить, чтобы мой первый рыцарь стоял предо мною на коленях!

– … и я попал в земли, которые по праву зовутся бесплодными. Там ничего не произрастает, и даже то, что я принял поначалу издалека за воду, оказалось выбоиной в земле, до краев наполненной солью. Ночами там свистит над равниной ветер и гонит впереди себя клочья тумана. И странствуя так, я полагал, что поблизости нет ни единой живой души, но вдруг увидел во мраке крохотный огонек, и направил туда коня, и…

Наверное, он был очень расстроен тем, что ему нечем удивить своего короля, подумал я. Погоди, что он там такое несет?

– … и увидел перед собой замок, и ворота его распахнулись как бы сами собой, и я вошел…

Сбой программы?

Гвиневера, по-прежнему вцепившись пальцами в подлокотники кресла, наклонилась вперед, губы полуоткрыты, словно она пила из ключа его вдохновения.

Остальные тихо перешептывались, их шепот мягко касался моего лица, словно вспугнутые летучие мыши.

– Ты уверен, сэр Ланселот? – спросил я. – Это не могло быть… колдовское наваждение?

Причудливый скальный выступ? Что же до огня… Я чувствовал себя смертельно одиноким.