«Если», 2012 № 04

Мы ехали около сорока минут, а когда вышли наружу, в городе посветлело. Теперь предстояло преодолеть самый сложный участок маршрута. Я не сомневался, что хоть каких-то наблюдателей в районе, где, по их предположениям, я прятал Петровского, наши противники непременно оставили. Две-три машины с дремлющими вполглаза топтунами. Вопрос в том, какие у них инструкции? Хватать нас сразу или проследить до укрытия? Рисковать мне не хотелось. Поэтому я постарался по мере возможностей изменить внешность. Благо мусоросборочные машины пока еще не начали работу и контейнеры для мусора во дворах домов оставались переполненными. Покопавшись в одном из них (Вика в это время стояла в сторонке, брезгливо отвернувшись), я извлек какую-то рвань, в прежней жизни называвшуюся плащом, полиэтиленовый пакет, гремящий пустыми бутылками и кривую палку. Весь этот скромный реквизит окончательно превратил меня в бомжа, отправившегося в утренний поход по городским помойкам. Я не сомневался, что маскировка позволит приблизиться к Двери.

— Вы двинетесь, когда я отойду метров на сто, — наставлял я Вику. — Не смотрите по сторонам, постарайтесь выглядеть девицей, которая возвращается домой после бурно проведенной ночи.

— Тут и стараться не нужно. Чего ж тут сложного! — буркнула она, хотя я не понял: сегодняшнюю ночь она имеет в виду или какую другую.

— Ориентир для вас — помойка…

— Как, опять? — поразилась Вика.

— Дверь за контейнерами, это очень удобно, потому что со стороны наше исчезновение пройдет незамеченным. Ну, вперед!

Если засада и существовала, то вычислить ее я не сумел: в любой из десятков припаркованных к обочине машин самых разных марок за затемненными стеклами могли сидеть наблюдатели. Я шел, тяжело опираясь на палку, опустив голову и сгорбившись, шаркающей походкой давно и тяжело пьющего человека. Хлопнула дверь подъезда. Женщина, взглянув на меня, брезгливо фыркнула, пробормотала что-то вроде «х-осс-поди!» и обошла по дуге. Я испытал некоторую гордость за результаты своей подготовки: произведенное на горожанку впечатление, несомненно, было сильным. Оставалось лишь надеяться, что примерно такие же чувства мой облик вызовет и у сидящих в засаде. Вскоре без всяких затруднений я добрался до вожделенной помойки.

Вика что-то не торопилась. Сосредоточенно ковыряясь в контейнере палкой, я украдкой поглядывал на асфальтовую дорожку и уже начал беспокоиться, но наконец различил силуэт девушки.

Нас разделяли какие-то три десятка шагов, когда у припаркованного к тротуару «форда», который Вика только что миновала, с клацаньем открылась дверь. Из салона, поеживаясь от холода, вылез мужик, чья внешность не оставляла сомнений насчет его рода занятий.

— Девушка! — окликнул он.

Вика продолжала идти, не прибавляя шага и не оборачиваясь.

Мужчина решительно направился следом.

— Беги! — крикнул я, отбрасывая пакет и палку.

Реакция у Вики была отменной. Она рванула, словно со стартовой планки стометровой дистанции, чего преследователь явно не ожидал, поэтому на секунду замешкался. Этого Вике хватило, чтобы добраться до меня; я увлек ее за контейнеры и впихнул в Дверь.

И мы опять шлепнулись друг на друга.

— Ага! — услышал я радостный визг отпрыска Петровских. — Вика приехала!

* * *

Я вынужден был признать, что положение, в котором мы оказались, незавидное. Из свидетеля Петровский превратился в обвиняемого. Причем ни у него, ни у меня не было никаких сомнений, что сделали это для того, чтобы окончательно и навсегда заткнуть ему рот. Он уже сейчас мог считать себя покойником. Как именно он покинет этот мир: «оказав сопротивление» при задержании, или в тюрьме в результате ссоры с сокамерниками, или от внезапного тяжелого и совершенно неизлечимого заболевания — роли не играло. Я это понимал, и он понимал тоже.

Моя собственная судьба выглядела ничуть не лучше. Обвинение в убийстве — это серьезно. Я не сомневался: доказательств моей причастности к смерти Широкова изготовлено более чем достаточно и никому не будет дела до того, что они липовые. Примерно в таком порядке я изложил ситуацию Петровскому, с которым мы отошли пошептаться в самый дальний от остальных обитателей убежища «угол», и он со мной полностью согласился.

— Против нас не люди, — грустно проговорил он. — Против нас деньги. И такие огромные, что люди уже никакого значения не имеют… Вопрос в том, что делать дальше?

— Да это уже не вопрос, — ответил я. — Точнее, поставлен неправильно.

— Почему?

— Что делать, совершенно ясно. Вам нужно бежать. Убираться отсюда подальше. Из города, а потом из страны. Лучше с семьей. Понятно, что ни на какую сделку с вами они уже не пойдут. Пообещать, конечно, могут: обмен на ваши припрятанные документы, молчание и так далее. Но только пообещать. Попадете вы им в руки, они вас уже не выпустят. Вы уж извините меня за прямоту.

— Я понимаю, — сказал он после недолгого раздумья. — Так что вы имели в виду насчет неправильной постановки вопроса?

— Вопрос должен быть следующим: как это сделать?

— Действительно, — он опять сделал паузу. — Как…