«Если», 2016 № 02

Потом я решил испытать выездные судебные сессии. Разводы или тяжбы по выплате алиментов были забавны, но лучше уж настоящие уголовные процессы. В конце концов, каждому известно, что девяносто пять процентов этих парней виновны. Им в любом случае светила тюрьма, так что невелика беда, если для начала их прощупает В.С.

На первом суде ничего не произошло. Однако подсудимого оправдали, так что, наверное, он принадлежал к пятипроцентному меньшинству.

В следующий раз через пять минут после начала выступления защитника у меня зачесалось предплечье. Я закатал рукав и обнаружил синие веснушки.

Проблема была только одна. Подзащитный еще не успел сказать ни слова — говорил только его адвокат.

Еще через пару минут вторая рука звякнула. Не то чтобы громко — это было скорее ощущение, чем звук. Закатав рукав, я обнаружил проступившие на коже очертания мобильника.

Я поднял руку ко рту, как можно незаметней.

— Да?

— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь?

Голос прозвучал достаточно громко, чтобы вся незаметность пошла к чертям. Адвокат замолчал. Судья завертела головой. В воцарившейся тишине абонент на том конце линии мог бы с тем же успехом орать в мегафон.

— Какого хрена тут происходит? Я слушаю запись…

Судья уставилась на меня свирепо, словно соседская бабка. И отнюдь не добрая бабулечка.

— Выключите это.

Она не кричала, но ее спокойствие пугало больше, чем крик.

— Сейчас же.

Мой собеседник не слышал, или ему было все равно.

— … он говорит о чертовом взломе!

Никакого спокойного авторитета — настоящий начальственный разнос.

Судья застучала молотком, но обрывать разговор с куратором — не лучший карьерный ход, а мой собеседник еще не закончил.

— Мы платим тебе не за то, чтобы ловить взломщиков, господи боже! Даже если этот парень лжет насчет своих зубов…

* * *

Судьи любят разбирательства с нарушением процедур еще меньше, чем наглецов, бесчинствующих в зале. Если бы она могла засадить меня, то, несомненно, так бы и сделала. К счастью, эмблема В.С. слегка охладила ее пыл, хотя ей явно не понравилось, что я отказался давать объяснения.

— Засекречено, — объявил я судье, когда мы остались в зале одни.

Хотя, возможно, это было и не так. В.С. не возражает, если бы все плохиши уверовали, что за ними следит целая армия парней вроде меня, дожидаясь малейшей промашки.

— И разве адвокат не нарушил какие-то правила?

В тот момент я точно понял, что она меня не посадит.

— Это не совсем ясно. Он произносил вводную речь, а не брал показания очевидцев, — тут она даже сухо улыбнулась. — Защитникам не обязательно верить в невиновность своих клиентов.

Откинувшись на спинку кресла, судья поинтересовалась:

— А насколько хорош этот ваш детектор лжи?

Я открыл было рот, но она покачала головой.

— Нет, не надо. Не говорите мне. Если мне не придется сменить работу, лучше не знать.

Тем хуже, поскольку я собирался ответить: «Понятия не имею». Достаточно хорош, чтобы уличить адвоката, считавшего, что его клиент принадлежит к девяностопятипроцентному большинству, — вот и все, что мне было известно.

* * *

Я поймал себя на том, что вспоминаю старину Барта. Выпустили ли его? Или снова засадили, потому что он так и не допер, как вывести душок террориста? Мои новые датчики должны были анализировать глубже. Определенно они отличались большей избирательностью. Но не было ли это просто очередным уровнем иллюзии?

Тем временем я пытался забыть о дне рождения моей матери. С какой стати я считал, что ее впечатлит моя новая машина, туфли Дины, подарок? То была «Мамочка» из моего шпионского фильма. И какого хрена я вообще выбрал это имя, если моя мать и мои цели в В.С. — деньги? власть? законопослушность? — имели так мало общего!

В коробочке была пара бриллиантовых сережек. Моя месячная зарплата. Доказательство того, как много моя мама стоит. И вот она швырнула это обратно мне с еще одним невозможным утверждением. Тысяча собраний; тысяча месячных зарплат. Двадцать лет жизни каждого из нас, сконцентрированные в одной цифре.

* * *

Больше я не мог этого выносить.

В месяцы, последовавшие за обедом на день рождения матери, мы с Диной перешли на новый уровень отношений. Я не знал точно, как его назвать, но получалось, что, оттолкнув нераспечатанную коробочку из ювелирного магазина, мать как будто открыла что-то между мною и Диной. Что-то, по-новому и неожиданно объединившее нас.

Я все еще водил машину. Дине все так же нравились элегантные наряды. Наша квартира приобрела шик Перл Дистрикт. Но я наконец-то понял, что мать имела в виду под «лучшим способом». Это была не просто декларация трезвости. Вещи — всего лишь игрушки. Люди — вот что имело значение.

* * *

И почему кризисы всегда наступают в два часа ночи?

Дина спала. Я не спал и не собирался. Вместе с новыми отношениями пришло и чувство неполноты, если по ночам ее не было рядом. Я лежал, пялясь во мрак, а моя рука уже нащупала ее плечо.

Я легонько стиснул.

— Ты не спишь?

Конечно же она спала, но ухитрилась протянуть руку и стиснуть мою ладонь, а потом ерзала, пока не прижалась ко мне спиной.

— Прияяятно…

Она снова начала задремывать, но я помешал ей.