— Король умер, да здравствует король! К несчастью, старший сын Иакова Генрих умер юношей. Говорят, из него мог бы получиться король не хуже Иакова V, у которого сенешалем был твой предок. Младший сын Карл, увы, талантами не блещет, но на редкость упрям и своеволен. Опасаются, что он вовсю будет проводить политику отца, направленную в противовес воли шотландского народа на полное слияние английской церкви с нашей. Говорят, он стоит за самовластие, ненавидит парламент, поведет борьбу с ним за власть. Что ж, чем хуже, тем лучше: это дорого обойдется новому королю…
Крис Галловей вспомнит об этом своем пророчестве, когда в 1649 году рухнет монархия в Англии и Шотландии и покатится с плахи голова Карла I…
Свадебный пир был так умопомрачительно роскошен, что опустела, наполовину, наверное, все еще скудная царская казна, разоряемая войнами. Но двор, закатывая пиры во время чумы, не много думал о том, чт
Но Царь не наказал Шереметева, а наоборот, уезжая в очередной осенний поход к Троице, оставил его, как обычно, «ведать» Москву.
Через четыре месяца после свадьбы Царица умерла в страшных мучениях. Это случилось в январе 1625 года. Ее румяные щеки в часы агонии стали чернеть. По слухам, а до Лермонта доходили почти все кремлевские слухи, Царицу отравили. С тех пор и стал Царь Михаил жить в смертельном страхе перед отравителями.
Самое странное в этой истории было, пожалуй, то, что Царь не заподозрил в этом явном убийстве Шереметева, хотя князь Алексей Никитич Трубецкой делал самые прозрачные намеки ему на этот счет. Михаил оказался таким тугим на ухо, что не услышал шепота недоброжелателей Царя во время до неприличия поспешных похорон Царицы. Не охладел ли он за четыре месяца к своей жене? Не обнесли ли, не оговорили ли ему и Марью Владимировну? Один только отец ее напился и нес какую-то околесицу, плакал навзрыд, проклинал дружка своего Шереметева, но сам Царь сказал, что это у князя от горя.
Вскоре, сходив в очередной раз к Троице, «Майкл» повел 4 февраля 1626 года к венцу не обращавшую никакого внимания на Лермонта Евдокию Лукьяновну Стрешневу,[88]
девицу незнатную, из безвестного дворянского рода, не слишком красивую, но безотказно плодовитую. Родила Царю Евдокия сына, цесаревича Алексея, будущего Царя, второго Романова, и дочерей Ирину, Анну, Татьяну, а также усопших в юных летах сыновей Иоанна и Василия, дочерей Пелагею, Марфу, Софью и Евдокию — итого десять чад романовских. Хотя многосемейный отец принял в 1625 году титло самодержца, его не хватало даже на то, чтобы справиться со своими детьми, большинство из коих, как он считал, отравили враги Царя, веры и отечества.Евдокия Лукьяновна была той сенной девушкой — дворянкой из захудалого рода, кою Шереметев давно готовил в жены Царю. Теперь Шереметев был премного доволен. И снова был он постельничим у Царя, а князь Долгоруков где-то завивал горе веревочкой.
Но крысиная война за высокими зубчатыми стенами мало волновала москвичей. У них были свои заботы: 3 мая 1625 года небывалый пожар опустошил пол-Москвы, и начисто сгорел Китай-город, выгорел Кремль, который не горел даже при поляках. Сгорели почти все писцовые книги и крепостные бумаги в Кремле. Шереметеву, ведавшему тогда не только Разбойным, но и Печатным приказом, пришлось не только ловить поджигателей, коих он так и не поймал (подозревали беглых крепостных), но и рассылать по всей Руси писцов для нового описания и межевания земель. Поместный приказ только и делал, что разбирал тяжбы помещиков. Разумеется, бессовестно грабили они крестьян.