Если б мы не любили так нежно

Девятого августа главный воевода Шеин со товарищами был у руки государевой в девятиглавом соборе Благовещения Пресвятой Богородицы. Поведением своим он сильно поразил Царя и бояр. Он стоял перед Царем, лицом к шестиярусному иконостасу работы Феофана Грека, Прохора из Городца и Андрея Рублева. С хоров на двух столбах взирали на отпуск (проводы) Шеина члены царской семьи. Знатного люда собралось столько, что только у иконостаса можно было разглядеть пол из красной яшмы, перевезенной сюда Иоанном Грозным из Ростова Великого. На фресках Феодосия, сына Дионисия, шевелились тени людей.

Воздев очи на своего святого — архангела Михаила, икону Деисусного чина иконостаса, Михаил Шеин широко перекрестился и заговорил зычным басом:

— Я поведу армию добывать государству нашему великий град Смоленск, град исконно русский, град священный для меня, поелику я сидел в нем почти всю Смуту с восьмью тысячами ироев, кои почти все погибли в обороне Смоленска или в плену у ляхов. По вашей, господа бояре, вине я двинусь в поход, глядя на осеннюю распутицу. Как втыкали вы мне палки в колеса, когда держал я Смоленск против короля Жигимонта и лучших его воевод, так и ныне вредите вы мне на каждом шагу из местнической зависти. В Смуту многие из вас по запечью сидели, и сыскать вас было немочно. Потому и назначили меня Государи главным воеводою большой руки, что нет между вами мне сверстников службою. Был один токмо сверстник — князь Пожарский, Дмитрий Михайлович, да и его одолел черный недуг. Но со своим войском, солдаты русские, и я клянусь Пресвятой Богородицей в этом Ее храме, что добуду Царю и святейшему патриарху древний град их Смоленск! Добуду или лягу костьми!

Бояре встретили это неслыханное бесчестие негодующим ропотом. Только Шереметев улыбнулся довольной, злорадной улыбкой. Многие ушам своим не верили: этакое срамное поношение родовой боярской чести в святом храме да при всем честном народе! Царь сначала побелел, а потом лицо его стало пунцовым и покрылось потом. Но он смолчал, проглотил дерзость великую, «жалуя и щадя Шеина, — как потом писал Шереметев, — для своего государева и земского дела и не хотя на путь его оскорбить».

Свидетель этой поразительной сцены Джордж Лермонт подробно описал ее в своих записках, запомнив речь Шеина почти слово в слово. В тот же день он получил разрешение фон дер Роппа на отлучку из полка, чтобы проститься с семьей.

Один, без охраны, поскакал Лермонт о двуконь в свое голинищевское имение.

Прощаясь с сыновьями, Лермонт сел на стул, поставил Вильяма меж колен, взял его за плечи и долго смотрел в его разноцветные глаза. Уйдет или не уйдет лермонтовское семя в русский песок?.. Наташа в материнском кокошнике с жемчугом и лучшем своем сарафане молча стояла за детьми, не спуская с мужа недоуменного, необъяснимого взгляда измученных глаз.

Говорят, в роду Лермонтов был знаменитый не только в своем краю, но и во всей Шотландии Вещий Томас, колдун, чернокнижник, прорицатель и бард. И вообще считалось, что шкоты обладают даром ясновидения, видят на аршин под землей, далеко заглядывают в будущее. Но вот он смотрел в глаза старшего сына — и ничего особенного не видел. Что уготовил ему рок в этой родной для него стране? Кем станет сын? Ведь в редкой раковине найдешь жемчужину. А если бы они попадались в каждой второй ракушке, им была бы грош цена. Драгоценные камни потому и драгоценны, что редки. Редки, как звезды в непогоду, когда путник, сбиваясь с пути, готов отдать все за взблеск путеводной звездочки. А сколько раковин не раскрывается, теряется в песке! И никто не узнает, были или нет в них жемчужины… Он поцеловал сыновей. Кто знает, что передает он им, какие свои несбывшиеся мечты и неосуществленные дарования! И кто скажет, что унаследуют от него сыновья и чего они добьются с этим наследством!

Назван первенец был в честь великого писателя и в память великого воина. Дай Бог, чтобы пошел он скорее по пути первого, чем по пути второго. Или, по крайней мере, взял хотя бы что-то от Шекспира, что-то от Воллеса и слил это «что-то» воедино, как сэр Вальтер Ролли, как сам Джордж Лермонт в несбывшихся мечтах своих…

— Сыны мои! — сказал Лермонт хрипловатым от волнения голосом. — Помните, что я рассказывал вам о нашем роде, о рыцарях Лермонтах, славных рыцарях трех брильянтов. Вы — сыны мои — мои бесценные брильянты!..

Не забывайте завет мой: человек, не помнящий родства, не знающий корней своих, не знает, кто он, и, сбившись с дороги предков, слепо идет по жизни.