Если б у меня была сестра: Повести

— Сам орел к нам пожаловал, — ответил отец. — Вот это — гость.

— Большой-то какой… Хочу орла, папа.

— Скажи лучше — хочу ветер.

— Ну почему? Разве нельзя его поймать? Перебить крыло, а потом вылечить.

— Зачем? — спросил отец удивленно.

— Ну, не знаю… Чтобы пожил он с нами.

— Разве он не живет с нами? Вот и пусть живет — сам себе хозяин. Хочешь, он будет прилетать всякий день?

Мужчина, не дожидаясь ответа, отозвал собаку и посадил её на цепь, потом ушел в дом и вернулся на крыльцо с алюминиевой миской. Орел поуспокоился, но ненадолго. Мужчина с миской в руке спустился с крыльца, пересек двор и вышел за калитку, но не остановился здесь, пошел дальше. Орел опять зашевелился, качаясь на суку, крепче обхватывая его когтями и напрягая крылья. А человек шел себе, даже и не глядя на него, словно по каким-то своим тихим делам, а ведь знал, что орел здесь, и не готовился к возможному нападению. У мальчика сердце екнуло. Он вырос в городе, и все живое, а особенно хищники, пауки, мыши, ужи, которых он принимал за змей, казалось ему враждебным, опасным.

— Папа, он кинется на тебя! — крикнул мальчик, не сходя с крыльца.

— Не кинется, — ответил тот не оборачиваясь.

А орел действительно не собирался нападать. Он решил выждать, что будет делать человек, а тот шел и шел, наклонив голову, как будто искал что-то на земле. Остановился он метрах в трех от сосны, орлу достаточно было слететь только, чтобы впиться ему в спину, наклонился, подчеркнуто медленным движением опустил миску в траву, повернулся к гостю спиной, узкой и чуть сутуловатой, и так же неторопливо зашагал к дому. Он не сделал еще и двадцати шагов — а он, оказывается, машинально считал их, — как услышал сзади грозный шум. Это мог быть и бросок оголодавшей безумной птицы. Хорошо, что он даже не сбился с шага, не оглянулся, потому что орел, сидя уже возле миски, холодно смотрел ему вслед.

— Пап, ты не глядел на него, да? Почему? — нетерпеливо спросил мальчик.

Вот теперь, у крыльца, он обернулся. Орел жадно хватал из миски кусок за куском, скоро стало слышно, как клюв его ударяет иногда по дну миски.

— Очень просто. Они — звери, птицы — не любят, когда на них смотрит человек, — ответил отец. — Почему так — не знаю. Может, у них обычай, что глазами в глаза смотрят или враги, или уж самые близкие. Я думаю, они еще не решили, кто мы им. Вроде бы не совсем близкие, но враги или не враги?..

Человек, с которым познакомился орел, прежде работал на заводе технологом — обеспечивал комплектность узлов тех самых машин, которые птица принимала за скорлупу людей и железных жуков. Он работал на заводе, редко выезжал за городскую черту и был далек от живой, непокоренной природы. Но случилась с ним беда — болезнь легких. Он долго лечился, лежал в разных больницах, скучал в аллеях санаториев — от процедуры до обеда — и выздоровел. О возвращении на завод не могло быть и речи. Кто-то из врачей посоветовал поискать работу в лесу, чтобы жить там и дышать хвойным настоем. Задача не из простых. Хоть и был человек с высшим образованием, образование это и краешком не касалось леса.

Бывший технолог прошел недолгие курсы при лесотехнической школе и прибыл на кордон со старушкой матерью, что была готова ехать на край света, лишь бы вместе с единственным сыном своим. В соседней деревне они купили корову на деньги, которые мать получила за свою избу, и привели ее в новый двор.

Человек, хотя кое-что уже знал о лесе и еще больше — не о лесе, явился на кордон не хозяином, как большинство лесников по воле случая, не со своим, взятым с потолка и от самонадеянности, уставом. Он пришел к лесу учеником, вдумчивым и чутким, и это отличало его от многих людей, работавших в лесу. Второй год он жил здесь, на солнечной травной опушке, и учился главным образом у самой природы и теперь уже точно знал, что учебе его не будет конца. Он присматривался к жизни деревьев, птиц, растений и мелких зверьков, а также лосей, лисиц; он старался помогать им в беде, а бед всяких на их долю хватало. И в работе своей он исходил из того, что во вред, а что на пользу лесу, животным, природе вообще, и поступал, насколько это было возможно, им во благо. Председатели колхозов, что считали ближние колки и массивы чуть ли не вотчиной своей и при всякой нужде врубались в них топором и плугом, браконьеры и те, что богатели за счет природы, не любили нового лесника. А деревенские дети души в нем не чаяли, звали его на свои пионерские сборы, в новогодние каникулы приходили к нему на лыжах.