Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

И снова из письма Акима Волынского:

«Вдруг на крыльце появился Толстой… Меня поразили его сильные, быстрые движения. Одну секунду мне показалось, что он весь – движение: непередаваемое ощущение могучей и страстной жизненности, которая боится застоя, покоя и смерти…»

Я редко бывал так здоров

Трижды, в 1886-м, 1888-м и 1889-м годах, Толстой, выбрав себе нескольких попутчиков, отправляется пешком из Москвы в Ясную Поляну – около двухсот верст.

Конечно, это не только своего рода «физическое упражнение», хотя стремление двигаться, давать себе физическую нагрузку никогда не оставляет его. Тут еще и духовная потребность пройти самому по той жизни – сквозь ту жизнь, – которую он воспроизводит в своих творениях, глубже понять ее, набраться новых впечатлений.

Он не впервые пускается в дальний пеший путь: несколькими годами раньше, летом 1881-го, он, подобно сотням простых богомольцев, идет пешком в Оптину Пустынь.

«Нельзя себе представить, до какой степени ново, важно и полезно для души (для взгляда на жизнь) увидать, как живет мир Божий, большой, настоящий, а не тот, который мы устроили себе и из которого не выходим, хотя бы объехали вокруг света», – пишет он о своем паломничестве.

В 1886-м Льву Николаевичу под шестьдесят, домашние, понятно, беспокоятся, не окажется ли ему во вред предпринятое путешествие. Но он без большого напряжения справляется с задачей. Главное же, общение с живой жизнью народа, погружение в нее одаривает его бесценным запасом мыслей и чувств, ощущений и наблюдений.

9 апреля, уже из Ясной (пришли на шестой день) пишет жене: «Осталось, как я и ожидал, одно из лучших воспоминаний в жизни. Здоровье сначала и до конца было лучше, чем в Москве, и превосходно. Трудностей никаких нет. Это точно как человек, который на суше бы вообразил, что он на острове, а кругом море. Так мы, сидя в городах, в наших условиях. А только пойдешь по этому морю – то это суша и прекрасная… Питались чаем, хлебом – и два раза щами и чувствовали себя бодрыми и здоровыми. Ночевали по 12 человек в избе и спали прекрасно».

По прибытии пешком в Ясную Поляну весной 1888 года он серьезно и энергично подводит итог путешествия: «Уставать и даже очень сильно на воздухе весной, в путешествии или на пахоте есть положительное благо во всех отношениях, а обратное, т. е. отсутствие усталости труда, есть зло».

Гимнастика весело

В молодости и в зрелые годы Толстой поднимал одной рукой пять пудов – 80 килограммов. В армии, в артиллерийской бригаде, где служил, он оставил по себе память как силач: лежа на земле, он «выжимал», распрямляя руки, вставшего ему на ладони крепкого сложения мужчину, кого-нибудь из сослуживцев.

Сын писателя, Илья Львович, вспоминает, что, отдыхая в Самарских степях, Лев Николаевич любил участвовать в башкирской борьбе. Два человека садятся на землю друг против друга, упираются один ступнями в ступни другого, оба берутся за палку, и каждый тянет ее на себя, стараясь поставить противника на ноги. Отец, рассказывает Илья Львович, всех поднимал, «только русского старшину, в котором было около восьми пудов веса < 130 кг>, он перетянуть не мог».

Однажды, когда ему уже исполнилось восемьдесят, собравшиеся в Ясной Поляне затевают известное состязание: опершись локтем о стол и взявшись рука об руку, нужно пригнуть руку противника к столу. Лев Николаевич одолевает всех участников.

Толстой с юных лет любит гимнастику и увлеченно занимается ею. Дневники его молодости полнятся пометами о посещении гимнастических заведений. Отношение к занятиям по-толстовски вдумчивое – обозначается душевное состояние при выполнении упражнений, удовлетворение или недовольство собой: «Гимнастику делал неосновательно», «торопливо». Или: «В гимнастике тщеславие». И наоборот: «Пошел на гимнастику, очень был в духе», «гимнастика весело».

Приятель Толстого, поэт Афанасий Афанасьевич Фет свидетельствует: «Надо было видеть, с каким одушевлением оц, одевшись в трико, старался перепрыгнуть через коня, не задевши кожаного, набитого шерстью конуса, поставленного на спине этого коня».

Один из мемуаристов – он был ребенком, когда Лев Николаевич, еще молодой, посещал их семейство, – именует его «профессором гимнастических упражнений»: «Ляжет, бывало, на пол во всю длину и нас заставляет лечь и подниматься без помощи рук; он же устроил нам в дверях веревочные приспособления и сам кувыркался с нами…»

Позже, когда пойдут свои дети, он будет так же горячо и настойчиво следить за их развитием.

«Он поощрял гимнастику, плавание, бегание, всякие игры, лапту, городки, бары и особенно верховую езду. Иногда на прогулке он скажет: «Бежим наперегонки». И все мы бежим за ним», – читаем в воспоминаниях старшего сына Толстых, Сергея Львовича.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное