Если бы мы знали

Папе все здесь нравилось. Мама иногда шутила, что я была единственным ребенком, пока не родилась эта школа.

Папа въехал на преподавательскую стоянку и занял место, специально отведенное для директора. Он выключил двигатель и повернулся ко мне.

– Все образуется, хорошо?

Я не ответила. Он подался вперед и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ханна, ты не обязана меня прощать. Я поступил неправильно. Но пожалуйста, не теряй веры в меня. Я все сделаю, чтобы искупить свою ошибку. Ты мне веришь?

Вдруг мне вспомнились слова Эмори.

Отец – твоя слабость, Ханна. Ты веришь всему, что он говорит. Всему, во что верит он. У тебя ни о чем нет собственного мнения!

– Ханна, прошу тебя!

Я понимала, что папе очень важна моя поддержка. И какой смысл отказывать в ней сейчас?

– Я тебе верю, – сказала я.

Он притянул меня к себе и обнял.

– Вот и умница. Ну, нам пора, – добавил папа, выпуская меня из объятий. – Мы же не хотим опоздать.

Он вышел из машины и закрыл дверь. Я наблюдала за тем, как он идет через парковку, здоровается с проходящими мимо учениками и обменивается с ними дружескими рукопожатиями. Я подождала в машине первого звонка, и только потом вышла и неспешно направилась к входу. Сегодня мне не хотелось спешить.

Из церкви лилась популярная веселая мелодия. Папе хотелось, чтобы атмосфера на службе по понедельникам была «расслабленной и приятной», а не «угнетающей и церковной». Я зашла в зал, приблизилась к первому ряду и опустилась на свое привычное место в первом ряду подле Алиссы.

Она сидела, откинувшись на спинку скамьи и вытянув ноги.

– Утречко, – пробормотала она, приоткрыв один глаз. А потом снова задремала.

Мне ужасно хотелось поделиться с ней своими печалями, но я обещала маме молчать. «Давай не будем никому об этом рассказывать, – попросила она вчера, когда я вернулась с пробежки. – Ты же знаешь, как быстро у нас в церкви разлетаются новости».

Я подалась вперед и приветливо помахала Джеку и Логану – они сидели рядом с Алиссой в одних наушниках на двоих и смотрели видео на YouTube с записью выступления хора а капелла.

– Доброе утро, – сказал Логан.

Я вытащила из рюкзака карточки, по которым готовилась к тесту по химии, и начала их просматривать. Не успела я дойти до третьей, как Алисса выпрямилась и показала пальцем на сцену.

– О-о, смотри. Мой будущий муж сделал себе такую симпатичную стрижку на прошедших выходных!

Аарон вышел на сцену в голубой футболке с логотипом нашей школы, джинсах и черных суконных ботинках от «Томс». Он взял гитару и подошел к скамье у кафедры. Сегодня он не надел бейсболку – наверное, чтобы похвастаться новой стрижкой.

Ко мне в голову редко забредали мысли об Аароне – возможно, потому, что Алисса и так достаточно думала о нем за меня и, пожалуй, еще человек за шесть. Не то чтобы я ее не понимала. Он и правда был симпатичным, уверенным в себе, но не заносчивым, нет. А это придавало ему еще больше шарма. Однако сейчас, увидев его на сцене, я подумала только о маминых вчерашних словах: «Аарон – ценная находка для нашей школы, но ему приходится много платить за работу».

Перевод: если бы не он, я бы пошла учиться в Бостонский университет в следующем году.

– Мне надо повторять, – сказала я Алиссе, стуча пальцем по карточкам.

Она выхватила их у меня из руки.

– Что может быть важнее чувственной прически моего будущего мужа?!

– Мировой голод. Судьба женщин в развивающихся странах. – Я отобрала свои карточки. – Тест по химии.

Алисса посмотрела на сцену, и я проследила за ее взглядом. Аарон перебирал нотные листы, лежавшие рядом с ним на скамье. Он взглянул на первый ряд, кивнул нам и широко улыбнулся.

Я нахмурилась.

Когда Аарон отвернулся, Алисса хлопнула меня по руке.

– Видела, как этот мальчишка мне улыбался? Победа у меня в кармане!

Я еле сдержала смех.

– Мальчишка?!

Она закатила глаза.

– Не смейся. Не такой уж он и старый.

– Он на пять лет старше тебя!

– Четыре, – поправила меня Алисса. – Мне в следующем месяце восемнадцать.

– Ну и что? Он, считай, наш преподаватель!

– Только до июня, – ответила она и подмигнула.

Свет приглушили, и на сцене зажглись огни.

То, что обычно происходило дальше, всегда казалось мне нелепым, но я успела к этому привыкнуть за три с половиной года.

Папа выбежал на сцену с приколотым к толстовке микрофоном и принялся бешено размахивать руками. Он остановился в центре, перекатился с пятки на носок и окинул нас взглядом. А потом поднял руки в воздух и прокричал во все горло:

– Да здравствует день, подаренный нам Господом!

– Возрадуемся и поблагодарим Его! – закричал в ответ весь зал.

– Отлично! – Папа опустил руки. – Ничего себе, вы удивительно бодрые для утра понедельника. Аминь!

– Аминь! – отозвались мы.