"Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР.

Только невежественные или конъюнктурные сочинители могли легкомысленно причислить расстрелянного заговорщика к рангу полководца. Окончив за два года пе­хотное училище, все свои представления о военном искусстве он приобрел из литературы. Из книг, описывающих полководцев античных и средневековых войн.

Однако самое главное — он не был организатором. Находясь на должности заместителя наркома обороны, он не оставил после себя никакого следа в развитии армии, способного засвидетельствовать его полководческие дарования. Лаконичную характеристику деятельности Тухачевского дал на Военном совете Сталин — «профан», а Вождь умел разбираться в деловых качествах людей.

На том же совете Буденный заметил, что Тухачевский даже «не умел сам писать приказы» — их составляли «офицеры» его штаба. А «командующий» лишь дополнял их литературными пассажами вроде призывов: «На Запад... на Варшаву — марш!» Нет смысла говорить и о таких фигурах, как евреи Гамарник и Фельдман, практически занимавшихся «начальствующим составом» — кадрами РККА. Не вписывается в полководцы и латыш Эйдеман, отличившийся в ходе Гражданской войны карательными экспедициями и подавлением выступлений в тылу Красной Армии. Уже с 1932 года он только председатель Центрального совета Осоавиахима — организации, занимавшейся всего лишь подготовкой призывников.

Не блеснули «полководческим» даром, кроме подавления Тамбовского восстания, ни еврей Якир, ни литовец Уборевич. Дальнейшую военную карьеру они сделали благодаря лишь тому, что по году поучились в Германии. В то время, когда в военном искусстве еще не было даже концепции о стратегической значимости танков и самолетов, которые стали решающими инструментами новой войны. Могла ли эта учеба добавить опыт «полководцам»?

Военная слава не украсила ни литовца Путну, ни эстонца Корка. То, что они какое-то время были военными атташе в различных странах, тоже не принесло им лавров, как и украинцу Примакову. Бывший военный советник в Китае, атташе в Афганистане и Японии, позже он только инспектор высших учебных заведений

РККА.

Все они почти юнцами «примкнули» к революции. В 1917 году Тухачевскому, Якиру и Уборевичу было лишь по 21 году, Эйдеману — 19, Примакову — 20, а Гамарнику — 23 года; правда, Фельдману — 27. Позже — каратели крестьянских восстаний, атташе, начальники отделов кадров — вечные замы. Но что могли дать стране в будущем эти генералы чиновничьей карьеры — комкоры и командармы высоких начальственных кабинетов?

Суд закончился в 23.35. Еще накануне процесса поздно вечером 10 июня, в 23 часа 30 минут, Сталин в присутствии Молотова и Ежова принял Вышинского и главного редактора «Правды» Мехлиса. В опубликованном 11 июня материале «Правды» извещалось об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других военных. В нем констатировалось, что подсудимые обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине,

измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Причем в официальном сообщении не упоминалось не только о шпионаже, но и о «военно-политическом заговоре». Слово «заговор» было заменено понятием «измена».

И это не случайно. Хотя, выступая на Военном Совете, Сталин и говорил о заговорщиках: «Это агентура германского Рейхсвера», но ни следствие, ни суд не стали делать акцент на этой стороне вины подсудимых. Их обвинили в ином: в измене и нарушении присяги. А слово «шпионы» в деле заговорщиков фигурировало как термин, близкий к сути предательства.

Конечно, сговор с лидерами и силовыми службами иностранной державы о политической поддержке государственного переворота, и, в случае его удачи, обещание удовлетворения территориальных интересов иностранной стороны не является «классической» агентурной деятельностью. Тухачевского и его подельников резоннее назвать коллаборационистами. От французского слова «collaboration» — сотрудничество. По современным понятиям это «агенты влияния». Еще точнее характер такой подрывной предательской деятельности определяет термин «пятая колонна».

Но Сталин не стал вдаваться в тонкости лингвистической философии и, говоря о сотрудничестве заговорщиков с Рейхсвером, называл их всем понятным русским словом «шпионы». Между тем такое логическое обобщение, как лингвистический, языковой казус, привел к потрясающему парадоксу. Существует устоявшееся мнение, будто бы лица, осужденные по делу «военно-троцкистского заговора», были реабилитированы. На самом деле и юридически, и морально такая реабилитация не произошла!