Если бы Пушкин…

Напомним его, благо невелико:

Все было пасмурно и серо,

И лес стоял, как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире

(Хотя и грош ему цена!),

Покуда существуют гири

И виден уровень говна!..

В знаменитом послании «Л.С. Рубинштейну» Кибиров писал:

Все проходит. Все конечно.

Дым зловещий. Волчий ров.

Как Черненко, быстротечно

И нелепо, как Хрущев,

Как Ильич бесплодно, Лева,

И, как Крупская, страшно!

Распадаются основы.

Расползается говно [35] …

Литературоведу «антидогматического» направления этого было бы вполне достаточно: там «говно» – и тут «говно». Чего ж вам боле?

Но Н. Богомолов – еще в плену своего «догматического» прошлого. Ему этого мало. Его обуревают сомнения. Он еще слегка колеблется:

...

Казалось бы, аналогия наша слишком шатка, чтобы принять ее даже как гипотезу. Однако Кибиров (и в этом – один из ярких образцов метода именно его, индивидуальной центонности) на этом не останавливается, а продолжает, переходя уже в следующую главку:

Было ж время – процветала

В мире наша сторона!

В красном уголке, бывало,

Люд толпился дотемна!

Наших деток в средней школе

раздавались голоса.

Жгла сердца своим глаголом

свежей «Правды» полоса.

Нежным светом озарялись

Стены древнего Кремля,

Силомером развлекались

Тенниски и кителя [36] .

Вот этот «силомер» делает безусловной связь с Галичем. На первый план выдвинуты общепонятные Пушкин и Лебедев-Кумач, чуть менее заметно, но вполне ощутимо – Мандельштам (из страшных «Стансов» 1937 года:

Вот «Правды» первая страница,

Вот с приговором полоса), —

А на стихотворение Галича – лишь беглый намек, который далеко не всякий поймет и оценит. Но, услышав и оценив, не сможет не задуматься, насколько само представление Кибирова о советской действительности сходно с представлениями Галича [37] .

У Галича, стало быть, «говномер», а у Кибирова – «силомер». Последние сомнения отброшены! Несомненность парафраза (он же – центон) подтверждена и доказана с математической точностью.

Насчет того, насколько «само представление Кибирова о советской действительности сходно с представлениями Галича», и в самом деле сомнений быть не может. И слово «говно» у обоих возникло, конечно, не случайно: сама она, эта наша родная, наша советская действительность, постоянно давала поводы для такой ассоциации.

Но поводы-то всякий раз были разные. А в данном конкретном случае разность этих поводов видна особенно ясно.

У Галича повод был вполне конкретный. Весомый, грубый, зримый, осязаемый и даже, надо полагать, обоняемый:

...