Если честно

– Ну, наверное, строго говоря все это действительно было, но описал ты это все… довольно странно.

– В каком смысле? – уточнил я.

– Ты описал мои слова и действия, но не привел причин, по которым они являлись верными.

Из моей груди вырвался нервный смешок.

– Это я оставил на усмотрение читателя.

– Да, но это не отражает действительности, – сказал отец, постепенно набирая обороты и возвращаясь к своей обычной манере речи. – У тебя же тут очень однобокий взгляд на все события, только одно мнение – твое. Если бы ты хотел описать меня максимально точно, то мог бы спросить меня самого о том, почему говорил те или иные вещи, и включить мои пояснения в книгу, чтобы читателю не пришлось читать мои мысли.

Мобильник был уже мокрым от моего пота, то ли с ладони, то ли с уха. Мне отчаянно хотелось вести этот разговор по старому городскому телефону с базой, проводом и трубкой – сотовый казался в руке слишком легким.

– Позволь задать тебе вопрос, – сказал я. – Как бы ты оценил отца из этой книги?

Папа явно искусственно и протяжно рассмеялся.

– Вообще, давай на секунду представим себе, что я просто рассказал тебе о том, что один мой друг написал книгу о своем отце. А теперь представь, что я тебе сказал, что, когда он отправил эту книгу своему отцу, тот перезвонил ему и начал давать литературную критику и комментарии, подобно редактору.

Теперь уже отец засмеялся вполне естественно.

– Отличный пример! – похвалил он. – В такой ситуации я бы сказал, что этот отец избегает собственных чувств и критикует книгу своего сына из трусости, не дающей ему признать правдой то, что в ней написано.

– Ну вот… – начал я с надеждой.

– Но я-то вовсе не поэтому давал тебе свои комментарии! То, что я сейчас описал, применимо в случае большинства людей, но не в моем.

Я стал нервно мерить комнату шагами и увидел сквозь распахнутую дверь Еву – та стояла в гостиной, держа у самого лица кружку с кофе, словно пытаясь прикинуть, можно ли уже пить или кофе все еще слишком горячий. Наши взгляды встретились, и она улыбнулась мне ровно в тот момент, когда я начал отвечать:

– Ты не эксперт в области собственных чувств, пап. Равно как и в том, прав ты или нет.

– Конечно, эксперт, – возразил он. – Или ты полагаешь, что знаешь мои чувства лучше меня самого?

Ева перестала улыбаться, и я даже подумал сначала, не могла ли она слышать отца, но потом сообразил, что она наверняка отреагировала на выражение моего собственного лица – вряд ли это была особенно приятная картина. Она поставила кружку на стол из швейной машинки и направилась ко мне, намереваясь поддержать меня и утешить, однако остановилась, пройдя всего лишь пару шагов, решив, видимо, что через это испытание мне требовалось пройти самому, в одиночку.

Лишь заговорив снова, я осознал, что рыдал навзрыд – слова еле выходили у меня изо рта, а охрипший голос ломался на каждом втором слоге.

– Послушай, – сказал я, – я понимаю, что ты сейчас стоишь перед очень тяжелым выбором. Ты можешь решить, что я сбрендил, а ты сам кругом прав, и тогда тебе не придется смиряться ни с чем неприятным относительно себя самого. Кстати, для справки – раз уж я сбрендил, то уж наверняка ты как-то с этим все же связан. А можешь решить, что, возможно, к моим словам все же стоит прислушаться.

– Это называется «эмоциональный шантаж», – ответил отец спокойным голосом без тени волнения. – По-твоему, я должен считать твое мнение априори ценным просто потому, что ты мой сын? Уж прости, но я не могу вот так взять и будто по мановению волшебной палочки поверить в то, в чем ты хочешь меня убедить.

Повесив трубку, я сказал Еве:

– Он сказал мне все то же самое, что я когда-то говорил тебе. Видимо, это мое кармическое наказание – теперь точно те же самые слова сказали мне. Что ж, кажется, мои реплики тоже не блещут особой оригинальностью по сравнению с речью окружающих.

Ева тепло улыбнулась мне.

– Ну, вот это точно оригинальное заявление, – сказала она.

Девочка, которая кричала: «Волки!»

Отправка рукописи родителям так ничего во мне и не изменила. В результате наши с Евой «расставания» дошли до того, что она бросала меня и тут же возвращалась уже каждые несколько недель. Иногда она объясняла мне, почему именно, а иногда просто пропадала на некоторое время и не отвечала на звонки, а потом утром оказывалась в моей постели и говорила о том, как она меня любит. К тому моменту она уже хотя бы по разу бросала меня по следующим причинам:

✓ Она подозревала меня в том, что я изменяю ей со скрипачкой из нашей группы.

✓ Она не считала уроки игры на укулеле, вопреки моим доводом, нормальной работой.

✓ Я недостаточно серьезно относился к ее уверенности в том, что у нее рак мозга.