Если есть рай

Ну как же. Совершал, сказал Антон Антонович со смешком. Писал рапорты на тех, кто учился со мной в одной группе. На факультете. И заметьте, никто меня к этому не принуждал, тогда, в молодости. Просто предложили — я и согласился. По-другому мне было туда не поступить, я человек скоромного происхождения, без связей. Все остальные были из таких семеек, что им не только в ЛГУ — в Оксфорд, небось, легко было бы поступить. А я приехал — провинциальный мальчик из рабочей семьи. Тут такой выбор был: либо рапорты пишу, либо домой уезжаю не солоно хлебавши. И я их, знаете, с радостью писал. Потому что чувствовал, что все эти студенты меня презирают, не знаю, за что. За отсутствие какой-то изысканности. Или за то, что я толстый, неловкий. А я на самом деле на них смотрел, как всевидящее око. Потом, уже в Литве, стало в тягость, и они от меня в конце концов отстали. Думал, хотя бы, что наружу никогда не вылезет, а оно вон как повернулось. Люстрацию затеяли. Вы, наверно, удивляетесь, что я вам все это рассказываю. Что ж, удивляйтесь, матушка. Вам полезно знать, какие другим выпали испытания. Вам повезло со временем родиться, вы уже на излете СССР росли, а мне — нет. Ангел истории, он, знаете ли, слеп.

Ему опять пришлось вытереть с лица пот. Я же запахнулась покрепче в куртку, мне, несмотря на утренний свет, все еще было холодно.

Они разрешили мне выбрать имя, зачем-то прибавил он. Я попросил их называть меня в своих документах Болеслав. Мне оно нравилось. Казалось, красивое имя. Агент Болеслав.

На его лице промелькнуло что-то вроде гордости. Меня же его слова кольнули, ведь я тоже представилась ему вымышленным именем. Мы оба были не теми, кем казались, мы оба притворялись, секретничали, выведывали чужие тайны, он — в прошлом, я — сейчас.

К сожалению, я должен буду скоро с вами распрощаться, Серафима Григорьевна, но обязательно посетите до отъезда Большую Мечеть и Красную Крепость (он повторил мне это уже в третий раз, ему очень хотелось, чтобы я там побывала). Крепость называется Лал-Кила. Вам слово «лал» ничего не говорит? Ага, ага, знакомое слово, не правда ли. На Руси так называли драгоценные камни. «Ярче лалов жар ланит…»

Когда мы покидали мавзолей, нам навстречу шел целый класс мальчиков-первоклашек в синей форме. Один из них, набравшись храбрости, подошел и пожал нам руки со словами Merry Christmas! Его одноклассники, со смехом, бросились делать то же самое, и мы шли к воротам, то и дело отвечая на рукопожатия и поздравления.

Я заставила себя сесть на метро (где перед тем, как впустить, меня обыскали на предмет бомб и взрывчатки) и поехала в центр. Красный Форт — Лал-Кила — оказался, действительно, громадной крепостью из красного камня. На входе в Красный Форт меня тоже обыскали, но после этого я слилась с толпой. Мы — толпа, визитеры, посетители, мужчины, женщины, дети — медленно двигались через так называемые Лахорские ворота вглубь цитадели.

Может быть, уже тогда я поняла, что снова увижу Антона Антоновича. Что-то в нем задело или тронуло меня — то ли жалость, то ли отвращение. Есть люди на свете, которые готовы сострадать невинным жертвам. Но кто пожалеет такого, как Антон Антонович? С его грузным телом и потным лбом, визгливым голосом и прошлым доносчика, запахом его тела и мокрыми ладонями?