Если мой самолет не взлетит

–Слушай, ну совесть у тебя есть? – обиделся Володя на то, что я считаю деньги в его кармане, – Я плачу вам с Жекой ставку народного артиста на гастролях. Послушай, даже Майк, а он звезда, получит оплату билетов на поезд и чуть больше стольника. Сам подумай, ползала – бесплатные. Комсомольские секретари и их бабы, городской бомонд, молодняк из «конторы». («Контора» – местное отделение КГБ). Опять же оплата зала директору дворца, мне самому ничего не остается. Ну я-то из интереса работаю. Не могу без этого.

Опять же Володя частично говорил правду – он не мог без этого. Он жил организацией концертов, он жил рок-н-роллом. Насчет «интереса» врал, само собой.

–Ладно, – согласился я, – аванс давай.

–Девятнадцать рублей, распишись в ведомости.

Он достал ведомость из тощего портфеля. Если бы не расписка, которую мне подсовывали не далее, как сегодня утром, я бы подписал. Хотя я принципиально ничего не подписываю. Девятнадцать крайне своевременных рублей. Но у меня сработал стоп—сигнал.

–Нет, не буду.

–Ну как же я без расписки в ведомости? Я не могу деньги выдать, – затруднился Володя.

–Тогда иди в жопу, – сказал я, хотя девятнадцать рублей были большим искушением.

Каким я был умницей, что не принял от него эти тридцать серебряников! В наше время Пилат передает тридцать серебряников Иуде, предварительно пометив их краской, видимой в ультрафиолетовом свете, чтобы тот дал взятку Христу. Чтобы набежали понятые и оформили протокол. Чтобы в воронок и на Голгофу. А Светка, дура, взяла. Она не побоялась расписаться в ведомости, которую ей подсунул ее любовник, и пошла по тяжелой статье о незаконном предпринимательстве. Светкина голова служит ей главным образом как резонатор для ее потрясающего голоса.

Я, кстати, до сих пор не знаю, в какой пропорции делились деньги между директором дворца, Володей и его кураторами в КГБ – а деньги были неслабые. Госбезопасность – самая предприимчивая структура в этой стране.

Солнце стало тяжелить меня. Я нырнул в реку, вода в ней была очень теплой. Про Сибирь рассказывают страшные истории те, кто там не жил.

Я посмотрел на часы. Боже, уже половина пятнадцатого! Я не думал и не вспоминал, и вдруг страшно испугался, что опоздаю.

– Мне пора, – сказал я, одеваясь.

– Ага, мы придем прямо на концерт, – сказал Толстый.

Я натянул джинсы и помчался на пятую проходную. Хотя времени было достаточно, я почти бежал.

8 Сверхновая

Боже, как она прекрасна! Она шла среди других женщин. Они все были красивы, но все они были не такие. По сравнению с ней все они были коротконогие, короткошееи, толсторукие и неловкие. И дело даже не в форме этих ног, рук и лиц. А в предназначении. Вот главное: их лица наводили на мысль о бесконечной тупой заботе и борьбе. Походка других женщин была целенаправленной и тяжелой. Они шли по уши в сансаре, продираясь сквозь жизнь, как сквозь вязкое болото. Их ноги вели в магазин с колбасой. Моя женщина была совсем другой. Моя женщина ступала по облакам ногами в форменных ботинках внутренних войск. Моя женщина звала меня как сирена. Она была предназначена мне. Я был поражен опять – я ведь никогда не видел ее ниже пояса в ее стеклянном аквариуме.

Я боялся ошибиться, но знал, что не ошибаюсь. В ее сосуде мерцал огонь, и я любил этот огонь, а не сосуд. Но и сосуд был хорош, само собой. А может быть, я вижу в ней отражение своего огня? Блажен город, по тротуарам которого ступает она!

Мне стало стыдно, что я утром на проходной засомневался в своих чувствах. Я замахал ей рукой. Она улыбнулась, увидев меня. Я почувствовал ее радость – я воспринимал все обостренно.

–Я боялся, что мы не встретимся, – сказал я.

–Не бойся, я бы нашла тебя сама. Мне стыдно, что я струсила утром.

–У меня такое ощущение, что я знаю о тебе все, кроме имени, – сказал я.

–Я тоже знаю о тебе все. Когда ты ушел, я разревелась, и Вася сбегал в отдел кадров, принес твое личное дело. Так что я знаю, где ты живешь, твой номер телефона, где ты родился, оценки в школе, вес, рост, размер противогаза, кто твой отец, и девичью фамилию матери. И все это мне нравится, и все это мне подходит.

Вот этот момент, когда все сказано и можно смотреть друг другу в глаза сколько хочешь, не смущаясь и не боясь.

–Все-таки, как тебя зовут? У меня нет волшебника Васи.

–Таня.

"Почему всегда Таня?"– мелькнула мысль. Впрочем, какая разница, как зовут мою женщину?

Женщину, о которой ничего не нужно знать, кроме того, что она твоя. Женщину, которая может быть любой, и я могу быть любым, потому что мы свободны друг с другом.

Мы зашли в "Атом", который был еще совершенно пуст перед вечерним нашествием, и заказали по коктейлю. Честно говоря, я плохо помню, что говорил и думал тогда. Но я запомнил почти все, что говорила она.

–Тебе кажется, я такая же как все. Я просто женщина, – засмеялась она. Она чудесно смеялась.

–Ты действительно такой, как мне показалось с самого начала, – она опять смеялась, но я поверил ей.