Если мой самолет не взлетит

–Ну как ты можешь так говорить? А Толстой, а Достоевский?

–Ты всерьез считаешь, что они что-то сделали?

–Конечно. Так считает любой культурный человек.

–Я же некультурный. Институтов не кончал. Вот ты сказал: «Толстой». Ты мне как-то убежденно доказывал, что его идеи прекрасны, человек, прочитавший его книги, становится лучше.

–Ну.

–А что производит твоя компания? Чем ты сам там занимаешься?

–Так устроен мир, – сказал я, – множество людей производят оружие.

– Вот все дело в том, что ты, культурный человек, производишь то, от чего Толстой пришел бы в ужас. И зная, что ты человек ответственный, я уверен, что ты стараешься делать это как можно лучше.

–Ну а разве дело во мне? Не я, так другой занимался бы этим.

–Да, но лично ты мог бы этим не заниматься. Толстой ведь и советовал каждому начинать с себя. Это дело твоей совести. То есть ты сначала идешь на свою работу, а вечером спокойненько почитываешь Толстого, и даже тени сомнения в том, что ты живешь правильно, у тебя не возникает. А ты ведь хороший и умный человек. То есть если даже такие как ты не понимают этого противоречия, то этого, значит, вообще почти никто не способен понять. А ты говоришь: «Толстой».

–Послушай, как ты можешь так говорить, если все прекрасно чувствуешь. Ты говорил, что каждое мгновение имеет большую цену, потому что мы смертны. Но ведь твои мгновения уходят одно за другим, а ты валяешься на этом диване. Чем же заняты твои мгновения?

– Вот именно. Каждое мгновение имеет большую цену. И я не желаю ни одного мгновения тратить на пустую суету или на то, что не люблю. И мои мгновения от этого прекрасны. Вот, например, в данную минуту я лежу на этом мягком диване и смотрю на тебя – хорошего, неглупого и запутавшегося человека, мы ведем интересную для меня беседу. Все это мне очень приятно, и тем более приятно, что, в отличие от тебя, мне не надо думать, куда утром бежать и за что хвататься из той кучи мелких суетных дел, мысль о которых тяготит тебя в данную минуту.

И хоть все эти его речи вызывали во мне желание спорить, но я не мог сформулировать в словах чувство, что он ошибается в чем-то очень существенном.

Впрочем, обо всем этом я думал не часто. Так как жизнь моя шла на подъем. Я почувствовал необходимость получить дополнительное экономическое образование, мне неожиданно предложили должность начальника отдела и т. д. Какие тут, к черту, мгновения, когда дни и недели мелькали так, что я их не замечал. Очередной Новый год наступал так быстро, что даже становилось страшно, до чего быстро летит время. Ну и приятное чувство свободы в деньгах после лет экономии, покупка первой приличной машины и все такое.

Наши свидания с Сережей были нерегулярными, потому что договариваться о встрече с ним было бесполезно, он, улыбаясь, говорил потом: «А я забыл». Я вот дитя нашего деловитого века, со мной можно договариваться на два месяца вперед. Отметил в календаре, поставил напоминалку. Месяц при моей жизни—чепуха. Но вот для Сережи это был срок огромный. Для него договариваться о встрече через месяц казалось так же бессмысленно, как для меня о том, что будет через десять лет.

Но иногда мы все же встречались. Для меня эти встречи были более приятны, чем раньше, потому что теперь, когда Сережа стал счастливым человеком, в наших отношениях пропал тягостный оттенок, происходивший от его неудовлетворенности. К тому же от того, что Сережа стал меньше пить, он сделался намного умнее. А от огромного количества свободного времени (собственно, вся его жизнь состояла из свободного времени) он прочитал огромное количество книг и передумал огромное количество мыслей, на которые мне просто времени не хватает. А может, я просто такой человек, что все эти мысли не приходят мне в голову.

Иногда я проводил вечерок вместе с ним на его работе. Так что и поэт Коля постепенно стал моим приятелем, хоть я так перед ним опозорился, когда он при первой нашей встрече читал свои стихи.

Хотя Сережа и Коля были, конечно, людьми совершенно разными, но было в них нечто родственное. А именно: их жизнь протекала, в—основном, в их черепной коробке.

Я человек противоположного склада. Но они и были рады меня видеть отчасти, потому что я человек суетливый, все время чем-то занятый. Более того, хоть меня и раздражает иногда эта моя бесконечная суета и активность, но я даже страдаю и теряюсь, если вдруг случается период безделья. Нам было интересно втроем.

Надо сказать, что к этому времени Коля, к моему удивлению, стал иногда производить на свет кое—что интересное для меня. Как сказал мне Сережа: «Не зря мне казалось, что все же есть в нем искра Божья».

Характер у Коли тоже стал значительно лучше. Все же каким бы гениальным не чувствовал себя человек, он все же несколько теряется и злится, если никто не понимает его творений.