Читаем Если нет полностью

Будто вся родня на даче;будто долго и усталоЕду к ним на электричкес августовского вокзала;Город розовый и пыльный,вечер пятницы, закат.Пригляжусь – никто не видит,или видят, но молчат.Между тем уже вполнеба или большечем вполнебаЧто-то тянется такое, то ли сверх,а то ли недо,Что-то больше всех опасок,заслоняющее свет,Адских контуров и красок,для которых слова нет.Но ни паники всеобщей, ни заминки,
даже краткой,Только изредка посмотрят в ту же сторонуукрадкой —И опять глаза отводят, пряча жуткоена дне,Все торопятся уехать – тоже, может быть,к родне.Ну а может, в самом деле,лишь один я это вижу —Эти всполохи и всплески,эту бешеную жижу?Я в последнюю неделю, в эту тяжкуюжаруЯвь от сна не отличаю,мыслей всё не соберу.Но привычно двери пшикнут,и потянутся, ведомы,Проводов неутомимых
спуски плавные, подъемы,Вспоминаться будут сноваи заглядывать в окноПолустанки сплошь на – ово, или – ское,или – но.Но среди родных названийвдруг проглянет неродное —То ли что-то ременное,то ли что-то коренное;Чья-то девочка заплачет,средь народа не видна,Лошадь белая проскачетвдруг, без всадника, одна.Но потом опять все мирно:липы ветками качают,Бабки с внуками выходяти родителей встречают,
Едут потные родные —сумки белые в руках —Погулять на выходные,покопаться в парниках.И меня вот так же встретяткилометре на тридцатом,Мы пойдем на свой участокпод алеющим закатом,А плывущий стороноютот, другой, ужасный цветБуду чувствовать спиною,но оглядываться – нет.Впрочем, может, он казался,но смешался и растекся?Здесь не верится в такое.Запах астры, запах флокса.Чай по ходу разговора. Чашки жаркие бока.Вся дорожка вдоль забора
в белых звездах табака.Новостей дурацких детскихговорливая лавина.Черноплодка и малина,облепиха, клещевина.Все свежо, пахуче, мокрои другим не может стать:Чай допьем, закроем окна,на веранде ляжем спать.И выходишь в сад притихший,где трава пожухла жутко,И стараешься не видеть,как кусты к забору жмутся,Как вступает лакримозав айне кляйне нахт мюзикИ распарывает небо ослепительный язык.

«Но образ России трехслоен…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Быков

Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология
Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Сексуальная революция считается следствием социальной: раскрепощение приводит к новым формам семьи, к небывалой простоте нравов… Эта книга доказывает, что всё обстоит ровно наоборот. Проза, поэзия и драматургия двадцатых — естественное продолжение русского Серебряного века с его пряным эротизмом и манией самоубийства, расцветающими обычно в эпоху реакции. Русская сексуальная революция была следствием отчаяния, результатом глобального разочарования в большевистском перевороте. Литература нэпа с ее удивительным сочетанием искренности, безвкусицы и непредставимой в СССР откровенности осталась уникальным памятником этой абсурдной и экзотической эпохи (Дмитрий Быков).В сборник вошли проза, стихи, пьесы Владимира Маяковского, Андрея Платонова, Алексея Толстого, Евгения Замятина, Николая Заболоцкого, Пантелеймона Романова, Леонида Добычина, Сергея Третьякова, а также произведения двадцатых годов, которые переиздаются впервые и давно стали библиографической редкостью.

Дмитрий Львович Быков , Коллектив авторов

Классическая проза ХX века

Похожие книги