Если покинешь меня

Домики стоят фасадом к дороге, отгородившись от улицы палисадниками. На площадке около школы разворачивается голубой лакированный автобус нового, непривычного вида.

Гонзик не может больше молчать.

— Что же, мы так и пойдем до самого Регенсбурга?

В этот момент из переулка появились два ярко-зеленых мундира. Полевые фуражки, автоматы, на рукавах — синий кружок. Пограничная полиция. Путники вздрогнули. В тот момент, когда Вацлав двинулся по направлению к старшему пограничнику, из уст младшего прозвучало резкое и строгое:

— Halt![2]

Через два часа легковая машина уже мягко катилась с нагорья по превосходному шоссе. Три молодых чеха разместились на заднем сиденье. Около шофера — зеленая фуражка полицейского.

По левой стороне дороги, в глубине, — горная речка. На противоположном ее берегу — колея какой-то железнодорожной ветки. Увязавшаяся было за машиной собака тут же отстала. За кюветом убегали назад верные предвестники осени — ярко-красные рябины.

— Вот дает жизни! — Ярда толкнул локтем Вацлава. — Шесть цилиндриков, шестьдесят две лошадки впряжены в мотор! Такое авто нашим не построить, хоть ты их озолоти, и не их драндулетам тягаться с «мерседесом»!

— А как встречают! Попадись этак нашим милиционерам трое немцев, отправили бы бедняг в телятнике и уж, конечно, попотчевали прикладами по ребрам, — проговорил Гонзик, захлебываясь от ветра, бушевавшего под брезентовым верхом автомашины. Вихор светло-русых волос трепыхался надо лбом Гонзика, то падая на стекла очков, то взлетая. Ну и езда! Изумительное начало захватывающего приключения, которому, быть может, позавидовал бы сам Великий Джек — лучший стрелок и самый искусный шулер во всем горном Колорадо. Лассо и рубленый свинец…

Гонзик бог весть почему почувствовал в этот момент свинцовый запах наборного цеха, услышал в свисте вихря монотонный стук линотипов. Перед его глазами возникли затененные лампочки над наборными машинами во время ночной смены. Как бесконечно далеко все это теперь! Еще только позавчера он горбился над реалом, досадовал, что Франта Кацел набирает за минуту сто знаков, а он только девяносто. А сегодня…

Ярда, удобно раскинув руки на спинке сиденья, прервал мысли Гонзика:

— Запад, ребятки! Не асфальт — загляденье. Вот это качество!

Вацлав снисходительно усмехнулся:

— О культуре, развитии народа можно судить по двум вещам: по сортирам и по дорогам. — Ему пришлось чуть ли не кричать — ветер мгновенно уносил звук его голоса. — Чего ради нашим заботиться о дорогах? Это же не имеет отношения к строительству социализма, и высокой производительности труда здесь не покажешь. Дорога не имеет даже собственной продуктивности, а ездят по ней разве что буржуи. Так на кой черт заботиться о дорогах? Это, конечно, трагедия. К немцам бегите учиться, «товарищи», к немцам!

На крутых поворотах визжали шины. Молодые люди наклонялись, чтобы разглядеть показания спидометра, оглядывались назад, на главный Шумавский хребет, который становился все ниже, хохотали, теряя на поворотах равновесие. Они громко обменивались впечатлениями о непривычной архитектуре строений. Даже телеграфные столбы у дороги и те были какими-то иными. Все вокруг казалось интереснее, лучше, куда лучше, чем в их убогой Чехословакии. Каждый километр пути, каждая минута отдаляли, уносили в прошлое их бедную родину, страну насилия и неволи. Им казалось, что они уже так давно покинули ее. Острота новых впечатлений, пережитые волнения притупили ненависть и презрение, и теперь они были почти готовы в каком-то великодушном порыве простить своей бывшей отчизне длинный ряд ее грехов.

Шофер очертя голову срезал углы. На одном из поворотов старая женщина с ведром в руках едва успела отскочить; вода выплеснулась на ее широкую юбку. Она подняла кулак и погрозила вслед автомобилю. Ярда заржал во все горло. Гонзик стремительно оглянулся. У женщины были такие же седеющие волосы, расчесанные на пробор, и такая же порыжевшая кофта, как… Гонзик мотнул головой и постарался вникнуть в то, что Ярда говорил Вацлаву.

— …как думаешь, этот парень даст мне минутку посидеть за рулем? Я еще никогда не водил «мерседеса».

— Только какой нам интерес закончить жизнь где-нибудь у придорожной сливы, да еще в самый первый день! «Мерседесом» будешь править, когда мы его заимеем!

— А где мы возьмем монеты на это самое авто? — с усилием выдавил из себя Гонзик, судорожно сжимая край сиденья. Ему представилась мать, как стоит она, бессильно свесив руки, у его опустевшей кровати, около скромной библиотечки, составленной им из бракованных изданий, как это делают все наборщики.