Еще один день, еще одно бесплатное мероприятие, на которое Амара могла отвезти Чарли. На этот раз им стал пробный урок музыки в новом детском клубе на углу Мэдисон и Семьдесят седьмой. Какая-то только что открывшаяся франшиза, наводнившая окрестности листовками, объявляющими об особом музыкальном мероприятии. Стены разукрашены солнышками и сердечками, а все сотрудники общались такими веселыми и звонкими голосами, что Амара даже удивилась, почему не воют собаки по всему району. Организаторы отчаянно пытались заставить родителей записать детей на осенний «семестр», как будто это университет для малышей. Амара представила, как в конце концов они дадут Чарли диплом. Может быть, какому-нибудь пухлому трехлетке доверят произносить прощальную речь от имени всех выпускников, а взрослым придется сидеть и слушать, как он со сцены болтает о поездах.
Администратор за стойкой регистрации указала Амаре вниз по коридору, посоветовав ей следовать за толпой и оставить коляску Чарли за дверью с надписью «Театр». Амара сняла туфли, как просили, и плюхнулась на коврик с нарисованными буквами, а в это время какой-то мужик с косматой бородой настраивал свою гитару, и его помощница, девушка с ясными глазами, явно переехавшая в Нью-Йорк, чтобы играть в музыкальном театре, ходила по кругу, давая «пять» всем малышам. Чарли отказывался дать «пять», отворачиваясь от нетерпеливого лица девушки, и та слишком долго сидела на корточках радом Амарой, пытаясь заставить Чарли дотронуться до ее руки. В итоге Амаре пришлось вмешаться.
— Ему больше времени требуется на разогрев!
— О, нет! Это обидно! — воскликнула девушка, притворно надувшись, и двинулась к следующему ребенку.
Амара в отчаянии оглядела зал в тщетной попытке найти хоть кого-то, чтобы закатить глаза. Все стены здесь были выкрашены в ярко-фиолетовый цвет с неоново-зелеными акцентами. Кому вообще пришла в голову такая жуть? Наконец парень закончил настраивать гитару и ударил по струнам.
— КТО ГОТОВ ПОСЛУШАТЬ РОК? — проревел он, а толпа родителей вокруг Амары взвыла, как будто они на концерте «Фу Файтерс». Его помощница высунула язык, на мгновение превратившись в забытую участницу группы «Кисс», а потом опять наклеила дежурную улыбку и принялась хлопать в ладоши, пока парень с гитарой пел весьма дрянную песенку про солнышко. (О, солнышко вышло, и оно такое же яркое, как лица, которые вы видите слева и справа!) Амара с безразличным видом покачивалась из стороны в сторону.
За ней скрипнула дверь. Кто-то опоздал на занятие. Амара повернула голову, заметив густые волнистые волосы и длинные мускулистые ноги, торчащие из мешковатых джинсовых шорт опоздавшей мамаши, которая склонилась над своим малышом. Только когда новенькая повернулась и устроилась на коврике с алфавитом, Амара рассмотрела ее и поняла, что это Уитни. В тот же момент Уитни узнала Амару и в шоке застыла.
Что ж. Придется валить с этой музыкальной жути. Невелика потеря. Если Амара захочет, чтобы кто-то скрипучим голосом напевал ей про солнышко, всегда можно позвонить маме Дэниела во Флориду. Она встала, подхватила Чарли и понесла его в коридор, где оставила коляску. Пока она пыталась пристегнуть Чарли, со странной отстраненностью заметила, что у нее дрожат руки. Когда Амара справилась с последним ремнем, дверь за ней открылась, и в коридор выскочила Уитни с Хоуп на буксире.
— Амара, подожди!
Амара приподняла коляску Чарли под углом и покатила ее прочь.
— Амара, прошу, не убегай!
— Я не убегаю, — буркнула Амара через плечо. — Мне нужно к Дэниелу. Я тут подумала, может, ты и его хочешь трахнуть?
Уитни резко выдохнула, будто ее ударили под дых, а потом кивнула.
— Я это заслужила. — Голос ее был тихим и твердым.
В коридоре пахло чистящим средством. По коридору эхом разносился шум музыкального шабаша, происходившего за дверью с надписью «Театр». Хоуп плюхнулась на пол и начала тянуть ковер.
— И даже больше заслужила. Но позволь мне все объяснить.
— Хочешь сказать, что ты из тех людей, которые принимают снотворное, а потом с какого-то перепугу садятся за руль и засыпают прямо в пути? Правда, в твоем случае речь не об управлении автомобилем. Ты под снотворным спала с мужем подруги и врала всем остальным?
— Нет. — Уитни закусила губу.
— Тогда нет тебе оправданий.
— Я знаю это. Как знаю и то, что мои слова никогда ничего не исправят… — Уитни вздохнула. Она изменилась. Загорела, стала не такой ухоженной. На лице прорезались новые морщинки, а может, все дело в том, что она почти не красилась, словно бы теперь принадлежала к разряду женщин, небрежно проводящих по губам блеском вместо того, чтобы подбирать подходящий приглушенный оттенок помады.