Эспрессо ТВ

Что лучше – сразу сдаться и позволить себя низвести до уровня животных в «своей же» стране или ответить на силу силой? Что лучше – лобызать сапоги захватчику или вступить с ним в открытый бой? Как сказал когда-то Франклин: «Если между свободой и безопасностью народ выбирает безопасность, в конечном итоге он теряет и то, и другое». Если развить мысль: «Если народ между борьбой за свободу и жизнь выбирает надежду на милость врага, он, вероятно, недостоин ни свободы, ни жизни, ни милости врага». Конечно, утверждение спорное – многие вправе со мной не согласиться, и каждый для себя решает сам.

В любой войне страдают гражданские. Они – жертвы. Но так уж получилось, так было, и так будет всегда, что – сдавать или оборонять города (села, дома, территорию) – решают военные. И поэтому взваливают на себя чудовищную моральную ответственность – и не просто моральную, а ответственность за жизни – детей, женщин, стариков.

Аргун чувствовал этот груз каждую секунду, ночью и днем. И часто спрашивал себя – есть ли у него право решать за других, и обязаны ли другие разделять его идеалы – его, военного человека?

Со времени прихода на Донбасс он почти не спал – так, время от времени проваливался в короткое забытьё – и не только постоянное ожидание атак укропов лишало его сна, но и поиск ответа, должен ли он, обязан ли? И даже после страшных событий в Одессе, расстрелов в Харькове и в Мариуполе он часто мучился от угрызений совести – убитые призывники-украинцы являлись к нему, как живые, и угрюмо и печально вопрошали, за что они погибли? И Аргун мысленно показывал им фото и видео из Дома Профсоюзов.

В течение всего лишь месяца Аргун очерствел настолько, насколько способны люди только на войне. То, что он видел собственными глазами, перевернуло его душу, и она превратилась в монолит.

Как-то в один из дней укропы обрушили ураган железа на город. Несколько крупнокалиберных снарядов попали в жилую многоэтажку, развалив ее в щебень. Когда шквальный огонь стих, Аргун и его солдаты выехали на место – они таскали трупы убитых женщин и детей, у них были оторваны руки, ноги, головы.

Аргун еле держался на ногах. Ему хотелось кричать и выть от тоски и от душившей его слепой ненависти. Ему хотелось рвать укроп голыми руками, добраться, доползти до артиллерийских расчетов и задушить бандеровцев по одному, чувствуя, как из них капля за каплей вытекает жизнь. А вечером они сидели на КП, и Серега-Кот протянул ему исписанный ручкой листок бумаги. Бывший библиотекарь восстановил текст по памяти:

– На возьми. Такое уже было! Но мы все равно должны оставаться людьми. Ради себя же самих!

«Мы знаем всё. Мы помним всё. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал…

…Убей немца! – это просит старуха-мать. Убей немца! – это молит тебя дитя. Убей немца! – это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!»

Аргун долго сидел, не в силах произнести ни слова. Он уставился в одну точку и молча глотал слезы – они предательски норовили закапать каменный пол. Слова Эренбурга жгли и одновременно придавали сил. И пусть они были написаны более семидесяти лет назад, в их правильности Аргун не сомневался.

Глава третья. За себя и за него!

– Докладывай обстановку! – голос Канонира звучал напряженно.

– Укры несколькими прямыми попаданиями из «Акаций» размолотили опорный блокпост на северном шоссе и закрепились на окраинах – количеством до двух рот при поддержке танков и БМП. Ведем обстрел сосредоточения техники и живой силы минометами, БК почти нет! Считаю положение катастрофическим, мои снайперы заняли позиции в застройке – но сил удержать город не имею! Взятие Красного Лимана – вопрос нескольких часов. Буду осуществлять максимальное противодействие ДРГ и гранатометными двойками – насколько возможно!

– Что с потерями?

– Восемь двухсотых! Двадцать семь – трехсотых. Кот ранен!

– Сильно?

– В ноги!

– Черт! – чувствовалось, Канонир еле-еле сдерживается. – Вот и ответ! Значит, с завтрашнего дня мы почти что на сковородке! Слушай приказ: оставь в городе добровольцев, дай им весь БК и выводи основной отряд и раненых. Пусть ДРГ шумят так сильно, как только способны! А я попробую притормозить продвижение укров на время вашей эвакуации – только, пожалуйста, не тяни! Каждая секунда дорога! И да – никто тебя не винит, ты и так сделал все, что мог! И мне ты нужен здесь, и нужен живым! А Коту передай, еще повоюет!

* * *

– После потери Красного Лимана оперативная обстановка резко осложнилась! Мы лишились ключевого узла обороны – от окружения, фактически, пока спасает только задержка с продвижением укропов на север – и, конечно, Краматорск и Дружковка, которые еще держатся!

Немедленно после прибытия ополченцев Аргуна в Славянск Канонир собрал совещание в штабе. Присутствовали все.