Эссеистика

В начале тридцатых годов кроме неизменного Кристиана Берара к обществу курильщиков присоединяются русские эмигранты — танцовщик Серж Лифарь, композитор Игорь Маркевич и манекенщица Наташа Палей, с которой у Кокто завязывается роман.

Жан Маре в своих воспоминаниях нередко описывает Кокто, курящего опиум: во время их первой встречи поэт предстал перед ним с белом гостиничном халате, испачканном коричневыми пятнами и с прожженными дырами. Часто, путешествуя вместе с Кокто в спальном вагоне, Жану Маре приходилось подсовывать под дверь полотенца, чтобы в коридоре не чувствовался запах опиумного дыма.

В 1937 году парижский зритель видит спектакль по пьесе Жана Кокто «Рыцари Круглого стола». Действие происходит вроде бы во времена короля Артура, но, как и во многих произведениях Кокто, в пьесе параллельно существует несколько слоев для различных интерпретаций. Автор, собственно никогда и не пытался скрыть наркотический смысл пьесы. Вечная борьба истины с ложью, происходящая в человеке, слабом по сути своей, возникает у Жана Кокто в самых различных жанрах. В предисловии к пьесе мы находим следующие строки:

«Замок Артура пережил дезинтоксикацию, избавлен от козней — или, точнее, автор показывает нам его в самый момент наркотической ломки. Истина открывается. Ее трудно пережить»[6].

Во время войны и оккупации Парижа Кокто продолжает курить, но риск попасть в тюрьму за связи с контрабандистами столь велик, что поэт сводит к минимуму количество выкуриваемых трубок: «С 1940 года (после исхода) я отказался от опиума, потому что будучи противоположностью вульгарности, он мог столкнуть вас с воплощением вульгарности

— полицией».

Меж тем, жизнь входит в привычное русло, и, вернувшись из Египта в 1949 году, Кокто пишет:

«Все египетские наркотики стимулируют и обостряют нервную систему. Единственный успокаивающий наркотик — опиум. Он — религия».

Кокто не раз пытался освободиться от пристрастия к опиуму. Не считая вышеупомянутых курсов дезинтоксикации в 1925 году (клиника Городских Терм) и в 1928 (клиника Сен-Клу), в 1933 году он ложится в заведение доктора Салема, расположенную в парижском квартале Нейи, в 1940 — в клинику Лиоте.

В «Опиуме» есть упоминание о первом опыте лечения. Несмотря на весьма неприятные порой ощущения и гидротерапию, внешне, судя по описаниям свидетелей, клиника представляла собой странное сооружение в центре Парижа, напоминающее санаторий при целебных источниках. Здание окружал большой сад, а из его окон был хорошо виден дом друзей Кокто Жана и Валентины Гюго. В «Городских Термах» за Кокто наблюдал доктор Капмас, ранее лечивший Гийома Апполинера и Раймона Радиге. В одном из писем к Максу Жакобу Кокто пишет о болезненных нескончаемых промываниях, внешних и внутренних.

В клинике Сен-Клу, помимо парка и «оборудованных по последнему слову техники» ванных комнат, предлагались «террасы с видом на Булонский лес и Париж». Больных психическими расстройствами, буйных и тех, у кого находили какое-либо заразное заболевание, туда не допускали. Пациентам предлагались курсы электротерапии, рентгенотерапии, психотерапии, массаж. Врачам, ведущим наблюдение за прикрепленными к ним пациентами, разрешалось делать это в стенах клиники, даже если они не работали непосредственно в этом лечебном заведении.

Кокто был связан с опиумом всю жизнь: он отдалялся от него, но неизменно снова возвращался в особенно трудные минуты (очередное увлечение наркотиком случилось после перенесенного в 1953 году инфаркта). По словам исследовательницы Эмманюэль Ретайо-Бажак, «несмотря на связанные с опиумом неприятности, поэт обязан ему внутренней гармонией, поэтическими буйствами, изящными рассуждениями. Если даже наркотик и разрушал Кокто, он так и не смог его победить»[7]

. Наркотик был для него лекарством для души, экзистенциальной опорой. Он проникает во все щели его творчества, он выставляется напоказ, о нем говорится повсюду.

В 1953 году, перечитав «Опиум», Кокто говорит себе, что этот текст — последний, где он себя объясняет и где он повторяется:

«Я опускаю занавес в конце этого долгого периода. Больше не буду писать или примусь исключительно за новое. Произведение остается открытым для дальнейших прочтений».

В феврале 1970 в одном из парижских театров ставится моноспектакль «Опиум» в постановке Рональда Грэма, где играет Рок Бриннер, сын Юла Бриннера (Кокто был его крестным отцом).