Эссеистика

Упоминания о первых опытах курения можно найти в романе Кокто «Самозванец Тома» и поэме «Мыс Доброй Надежды» Когда в юности Кокто сбегает из дома, мать не слишком волнуется за сына. Наоборот, в письме от 19 ИЮНЯ 1916 года, она пишет:

«Я порадовалась тому, что ты рассказываешь о трогательной забаве, которой ты предаешься вместе с моряками».

Многие исследователи творчества Кокто полагают, что он закурил бы так или иначе, поскольку в его окружении было немало людей, уже пристрастившихся к опиуму. Одна из книг, вдохновивших Кокто на создание «Опиума», — исследование Лорана Тайада «Черный Идол, эссе о пристрастии к морфию», опубликованное вначале в журнале «Меркюр де Франс» в 1907 году, а затем вышедшее книгой в 1920. В небольшого объема очерке автор повествовал об ужасах наркотиков, к которым он вынужден был привыкнуть. Дело в том, что в 1894 году Тайад стал невольной жертвой террористического акта анархистов: он лишился глаза и руки. Тайад предостерегает молодежь от невоздержанности в употреблении кокаина, опиума и морфия, а также от романтизации «божественных веществ».

Кокто закурил серьезно в декабре 1923 года, когда внезапная смерть юного Раймона Радиге, самого близкого Кокто человека, погрузила его в полное отчаяние.

Из письма Кокто аббату Мюнье, написанного в сентябре 1924:

«Я вступаю в ужасную жизнь. (…) Дружба, небо больше мне не помогают. (…) Мне стыдно чувствовать в себе весь тот мрак и все те миазмы, которые я сам ненавижу. Я страдаю днем и ночью. Я больше не буду писать».

«Смерть Радиге прооперировала меня без хлороформа. Один заядлый курильщик протянул мне трубку, видя, как я страдаю» (из письма Жаку Маритену). Этим заядлым курильщиком был Луи Лалуа, образованный музыкальный критик, знавший греческий, русский и китайский. Чтение китайской литературы привело его к опиуму. В 1913 году он опубликовал «Книгу Дыма», где не возражал против распространения опиума в послевоенной Европе. Лалуа мирно покуривал по воскресеньям в кругу семьи и Кокто, вероятно, иногда участвовал в подобных собраниях.

Вначале, по свидетельству многих его друзей, Кокто сам признавался, что чрезвычайно болезненно привыкал к опиуму.

В июле 1924 года, уже пристрастившись к опиуму и по-прежнему страдая от потери Радиге, Кокто идет в гости к Жаку и Раисе Маритен, чете католиков, тесно связанных с артистическими парижскими кругами. Жак Маритен преподавал философию в Католическом Институте Парижа и к тому времени был заочно знаком с Кокто по некоторым его произведениям, которые цитировал в ставшем знаменитом исследовании 1919 года «Искусство и схоластика». Впоследствии Кокто посвятит Маритену романы «Самозванец Тома» и «Двойной шпагат». Переписка Жана Кокто с Жаком Маритеном прервется только со смертью Кокто в 1963 году.

Встреча в Медоне с Маритенами имеет непосредственное отношение к написанию «Опиума», поскольку в течение почти двух лет Кокто искренне пытался излечиться от горя двумя способами — религией и наркотиком. Именно чета Маритенов и друг поэта — Макс Жакоб уговаривают Жана Кокто весной 1925 года на месяц лечь в клинику и избавиться от опиумной зависимости. Во время лечения Кокто создает серию жутких рисунков, иллюстрирующих его состояние. Затем, в середине мая того же года он проходит период реабилитации в одном из версальских особняков.

После дезинтоксикации Кокто удается продержаться около пяти месяцев без трубки, чему немало способствовала встреча с миссионером отцом Шарлем Анрионом, другом Поля Клоделя. Благодаря его влиянию Кокто исповедуется и причащается в часовне Маритенов. Борьба между опиумом и верой длится около года. Решив вернуться к курению, Кокто пишет письмо Жаку Маритену, где объясняет свой поступок: «опиум не пробуют, с ним нельзя шутить: он вступает с вами в брак».

«Первое сближение с опиумом разочаровывает. Мне понадобилось почти три месяца, чтобы привыкнуть к бортовой и килевой качке этого ковра-самолета».

Отвечая Кокто, Маритен из последних сил старается вернуть поэта на путь истинный: