Эссеистика

То, как явление перспективы оберегает свои тайны, — шедевр. Во-первых, такой пример: человек покупает кресло, торгуется из-за цены, перевозит кресло к себе, садится в него, встает, повторяет это несколько раз. Мгновенность череды этих действий стала бы очевидной только на расстоянии, не достижимом из-за того, что наблюдатель, способный смотреть с такой отдаленной точки, должен иметь приближающее устройство, которое восстанавливает человеческую перспективу (или же это возможно в том случае, когда наблюдатель, находящийся на земле, смотрит на другие галактики или живет в других галактиках и смотрит оттуда на нас). Этот человек рассмеется мне в лицо и скажет, что я ошибаюсь. Он рассмеется в лицо всякому наблюдающему или рассуждающему, в какой бы галактике тот ни находился. Во-вторых: если какой-нибудь ученый возьмется развивать этот тезис, он сделает такие вычисления и объяснит все в таких терминах, что живущий (и уже пеняющий на краткость жизни) и осознающий себя человек ровным счетом ничего не поймет. В-третьих, понятия длинного и короткого, большого и малого так прочно сидят в нас, так глубоко коренятся, я бы сказал, в нашей глупости, что победить их трудно, разве что действовать по методу современных газет, которые легко убеждают человека, польстив его гордости и похвалив его земную точку зрения.

* * *

Человек все меньше согласен мириться со своими пределами. Он их преодолевает по-своему, и эти способы не всегда хороши. К примеру, ультразвук: он убивает и может превратиться в руках человека в сверхопасное оружие.

Эти вылазки за пределы наших возможностей позволяют понять, что вселенная устроена иначе, чем мы привыкли считать, нам приходится размышлять над вопросами, от которых мы отмахиваемся, дабы не нарушать собственного спокойствия.

Меня всегда восхищал хрупкий комфорт, которым окружают себя ученые. Они презирают наше невежество, но не подозревают, что их самих от мира отделяет вата: ведь они не слышат не различимые для слуха звуки. Их уверенность исчезает, когда они обнаруживают собственную слепоту в семейных проблемах или перед картиной художника. Тогда они понимают, что окутывающая нас вата непроницаема и порождает чудовищные ошибки морального порядка. Правда, поле их деятельности настолько четко очерчено, что они вынуждены ограничивать размер диафрагмы своего объектива.

Однако даже в своей области, сколь бы отважны они ни были, они остаются пленниками привычек, не позволяющих вырваться за границы определенных догм и определенных отношений. Им кажется, что, перейди они эти границы, они утратили бы серьезность, скатились бы в сочинительство или, хуже того, в поэзию, что для них одно и то же. Вероятно, именно это имел в виду один из них (Анри Пуанкаре^{258}

), когда говорил мне в годы моей молодости, у мадам Рауль Дюваль, что в некоторых областях исследования приходится сталкиваться с явлениями слишком необычными, чтобы их можно было использовать или извлечь из них выгоду[64]. Он добавил, что в этом плане «поэтам везет», хотя, за неимением доказательств, никто им не верит.

Что доказывают доказательства? Я полагаю, ученых сковывает определенная сдержанность, своего рода осмотрительность, аналогичная осторожности, проявляемой Церковью в вопросах канонизации. Это заставило меня написать в другой книге, что наука медлит, пересчитывая собственные ноги.

В принимаемой на себя ответственности человек всегда искал подтверждения своей важности. Мы видим, что все катаклизмы космического порядка, когда-либо случавшиеся на земле, представляются ему специально придуманным наказанием для одних и спасением для других. Из этого беспорядка человек сотворил удобный для себя порядок. Один ссылается на него в убеждении, что ангел — или хвост кометы — коснулся земли, чтобы истребить его врагов. Другой — что он способен размыкать и смыкать морские воды. Третий называет Палласа^{259} ангелом-тайфуном, который в Акрополе превращается в гигантского кузнечика. Из позолоченной слоновой кости он изготавливает собственную фигуру и сажает ее в мраморную клетку. Бесчисленные египетские, китайские, мексиканские, финские тексты доносят до нас сведения о катастрофе устроенной ангелом, который половину Земли погрузил во мрак, а над другой половиной остановил Солнце. Все эти легенды интерпретируют событие так, будто человек играет в нем какую-то роль. Ни в одной из них человек не желает признать, что он не более чем песчинка в циклоне. Общество с ограниченной ответственностью боясь слепых сил, жаждет полной ответственности и скорее готово попасть под суд в надежде выиграть процесс, хотя предпочитает его проиграть, — лишь бы только не мириться с пассивной ролью.

Атом — это солнечная система. Электроны, бомбардируемые фотонами, несколько раз в секунду перепрыгивают с орбиты на орбиту. «Но, учитывая гигантские размеры солнечной системы, — отмечает Великовский^{260}, — у нас подобные вещи происходят один раз в сто миллионов лет».