Есть!

Ей ничего больше не хотелось – но вы же понимаете, что ничего вечного не бывает. А Мара этого как раз не понимала и долгое время не могла разобраться, что имеет в виду судьба, подсовывая ей всякие странные совпадения, приметы и знаки.

Однажды, например, Мара пришла без предупреждения, по-сестрински, к Гальке и та открыла ей дверь тоже запросто, в халате, с нулевым макияжем и со встрепанной, как у какого-нибудь поэта в молодые годы, головой.

– Галя! – ахнула Мара Михайловна. – Ты же совсем старая!

– А думаешь, ты молодая? – разозлилась Галька.

– Да я… Да мне мой косметолог сказала, что я по состоянию кожи на тридцать лет тяну! Она даже спрашивала, еврейка я или нет!

– Томка, Томка, – ласково, как с собакой, говорила Галька, зачекрыживая волосы и демонстрируя при этом обвисшие предплечья – не предплечья, а гамаки.

– Глупая Томка! Это же только ветераны не стареют, и то – душой! А косметологам отдельно платят за комплимент, понимаешь, в чем дело? Не тянешь ты на тридцать лет: все твои сорок пять, и все, что сверху накапало, все видать.

– Неправда! – возмутилась Мара. – Я слежу за собой, со мной недавно в лифте один мужчина хотел познакомиться, вот!

– Слепой, наверное, – предположила злая Галька. – Том, да ты что, правда, что ли, не понимаешь? Конец, сестра! С ярмарки едем!

«Галька потому такая злая, – думала Мара, выскочив из сестриной квартиры, – что ее муж бросил с дитем, а новый мужик не захотел жениться и просто приходил в гости, пока она его не выгнала. А мне Галька завидует – да, завидует, потому что сама не выглядит такой ухоженной. И симпатичной!»

Тут надо сказать, что Мара Михайловна вправду была ухоженной и косметолога посещала исправно, будто по часам. Кроме того, ей отдельно повезло с Кириллом – он принадлежал к редкому числу мужчин, которые в самом деле не замечают, как стареют и меняются их любимые женщины. Они словно не видят, а помнят их внешность такой, какой она была в самом своем буйном цветении. Обидно, что женщины таких мужчин, как правило, не ценят – вот и Мара никогда не слушала, как Кирилл ею восхищается: ей это было скучно и не ко времени. Болбочет, как радио, одно и то же, а она не может уловить сигнал, поймать волну и понять, что именно сообщает ей бывший муж, ныне любовник.

– Эх, Томирида, – сказал однажды с обидой Кирилл, – не ценишь ты меня совершенно, а я ведь ради тебя из семьи ухожу. Каждый день – ухожу!