Эстафета разума

— Что будем докладывать полковнику? Кражу не раскрыли. Еще и вторую прозевали. И, кто знает, может быть, сегодня или завтра дождемся и третьей. Бьемся вокруг одних и тех же людей, которые явно не воровали эти проклятые шахматы. Басов отпадает. Балакин тоже. Нелепо все же воровать у самого себя, что ни говори. Доценту эти шахматы нужны, как щуке зонтик. Люда в институте на хорошем счету. Да и по ней все видно. Переживает, боится, не знает, что делать. Вовка — мальчишка. Шахматами не интересуется. Гитара, магнитофон, современная музыка, пленки… Правда, все в пределах обычного на сегодня. Таких у них полкласса. Голова, говорят, у парня хорошая. По физике идет одним из первых. Если не будет срывов, пойдет учиться дальше, будет из него толк… Понимаешь, мы кого-то упускаем, чего-то не учитываем…

— Кого? Мы же совсем постороннего вора отбрасываем. Он бы сразу взял все, что ему надо. Зачем ему рисковать и идти несколько раз.

— Я не знаю, что мы упускаем… Каких-то шахматистов, которые бывали в этой квартире и, может быть, сохранили доступ к ней…

— Почему обязательно шахматистов?

— А что, тебя это коробит? У шахматистов, кажется, даже есть свой девиз, что все они заодно…

— Зря злишься. Не совсем так, — рассмеялся Горин. — Есть девиз всемирной шахматной федерации: «Все мы — одна семья».

— Это одно и то же. Что делать дальше? Что предлагаешь?

— Если б я знал? Но пока хочу еще раз съездить к Балакиным.

— Зачем?

— Сам точно не знаю. Есть смутные идеи.

— Ладно, поедем. Похожу еще, поговорю с соседями. Кое с кем говорил, но не со всеми.

— Да, кстати, ты обещал узнать, почему Люда и Вова живут одни, нет ли у них еще родственников.

— Родители их, как ты знаешь, погибли в автомобильной катастрофе восемь лет назад. Оставались бабка в Петрозаводске и дед здесь, в Ленинграде. Сейчас бабка уже очень стара и слаба, а дед умер. Кроме дяди, доцента, мне никто не известен. Да, видимо, нет у них больше никого.

В квартире Балакиных на этот раз дома оказались все. Вовка в своей комнате бренчал на гитаре. Изредка включал магнитофон, потом снова что-то на гитаре. Люда переписывала конспекты лекций. Андрей Александрович рылся в библиотеке.

Глеб поздоровался со всеми и подошел к письменному столу. Всмотрелся в картину. Да, так и есть, он не ошибся. На шахматном столике, за которым сидел старик, стояла позиция этюда Троицкого. И на камине была вылеплена эта же позиция. Глеб подошел к камину, потрогал фигурки. Потом посмотрел на книжный шкаф. На верхней полке по-прежнему одиноко лежал сборник этюдов Алексея Алексеевича Троицкого. Заслуженного деятеля искусств. А на стене висела картина казанской художницы Сатониной: «Спертый мат». Все об одном и том же. Неужели это случайно? Не слишком ли много совпадений?

Глеб снова повернулся к камину. На боковой его стенке наверху была сделана шахматная доска. На ней тоже виднелись фигуры. Всего несколько штук. Горин стоял некоторое время, подняв голову, разглядывал эти фигурки. Потом хлопнул себя по лбу. «Как же это я сразу не догадался! Ведь это все тот же этюд! Только там, наверху, дано его окончание. Там уже решать не надо. Осталось сделать последний ход — и белый конь объявит спертый мат черному королю!»

Пришел Долгов. Ничего нового он от соседей не узнал.

Глеб позвал Люду и Володю. Попросил всех сесть за круглый стол в центре комнаты. Посредине этого стола высилась статуэтка. Похоже, статуэтка какой-то богини.

— Кто это? — спросил Долгов.

— Каисса, богиня шахмат, — ответил Балакин.

— У шахмат есть своя богиня? Откуда она взялась?

— Есть. Один англичанин, Уильям Джонс, в восемнадцатом веке написал поэму. В этой поэме бог войны Марс пленился красотой дриады, то есть нимфы, жившей в лесу. Дриаду звали Каисса. Марс никак не мог склонить ее к взаимности. Тогда он изобрел шахматы, научил ее этой игре, начал с нею играть. Каисса влюбилась в шахматы, а потом и в Марса. Так шахматы получили свою богиню. В середине прошлого века эта поэма Джонса была переведена на французский язык и стала популярной среди шахматистов. Тогда получила свое признание и Каисса.

— Красивая легенда, — вздохнул Долгов.

Глеб встал, посмотрел на всех, сказал:

— Мы приходим к выводу, что посторонние в вашу квартиру попасть не могли. Остается предположить, что шахматы брал кто-то из вас троих… Если это шутка, то она затянулась и отнимает слишком много времени и сил. Ее надо немедленно прекратить…

— Это возмутительно! — вскочил Балакин. — Свое бессилие и нежелание искать преступника проще всего свалить на «шутку». Хороша шутка! Да знаете ли вы цену пропавшим шахматам?

— Знаю.

— А если знаете, то о какой «шутке» речь! — сердился Балакин.

— Не горячитесь. Сядьте, пожалуйста. У меня есть несколько вопросов. Первый: когда ваши предки поселились в этой квартире?

— Очень давно, но точно не знаю. Поселился мой дед. Вот он на этой картине изображен за шахматами. Дед был большой оригинал. Мне рассказывал отец, что дед приглашал к себе в гости только тех, кто мог с ним сыграть партию в шахматы… Так что в этой квартире мы живем с прошлого века.