Естественная история драконов

Найденный вскоре после гибели, искровичок (как, без сомнения, известно многим читателям этой книги) может быть сохранен путем бальзамирования в уксусе. Запихав в карман банку с уксусом, отчего юбка ужасно перекосилась, я устремилась в сад, на поиски. Первый же найденный искровичок в процессе бальзамирования лишился правого крыла, однако еще до конца недели я стала обладательницей совершенно целого экземпляра – искровичка полутора дюймов в длину, покрытого чешуей глубокого изумрудного оттенка. С безграничной детской находчивостью я назвала его Изумрудиком, и он, расправив крохотные крылья, сидит на одной из полок в моем кабинете по сей день.

В те дни я собирала не только искровичков. Я постоянно приносила в дом других насекомых (ведь в те времена искровичков классифицировали как вид насекомых, лишь внешне напоминающих драконов – что, как известно нам ныне, неверно) и множество разных разностей: необычные камни, оброненные птицами перья, фрагменты яичной скорлупы, всевозможные кости… Мама́ неизменно закатывала истерики по этому поводу, пока я не заключила со своей горничной договор: она никому ни слова не говорит о моих сокровищах, а я каждую неделю позволяю ей лишний час посидеть и дать отдых натруженным ногам. С тех пор мои коллекции, разложенные по сигарным ящичкам и тому подобным вместилищам, надежно хранились в моих шкафах, куда мать сроду не заглядывала.

Несомненно, некоторые склонности я приобрела, будучи единственной девочкой из шестерых детей. В окружении мальчишек, в уединенной усадьбе среди лесов и полей Тамшира, я искренне полагала, что разные любопытные вещи собирают все дети, вне зависимости от пола. Боюсь, все попытки матери переубедить меня не возымели почти никакого эффекта. Некоторые интересы я переняла от отца: как всякий джентльмен тех дней, он полагал своим долгом более-менее держаться в курсе последних достижений во всех областях знания: юриспруденции, богословия, экономики, естественной истории и так далее.

В остальном, как я полагаю, всему виной врожденное любопытство. Я могла подолгу просиживать на кухне (это не поощрялось, однако было дозволено – большей частью потому, что в это время я не шастала снаружи, пачкаясь и приводя в полную негодность платья) и задавать вопросы кухарке, разделывавшей цыплячьи тушки для супа.

– Зачем цыплятам эта кость-вилочка? – однажды спросила я.

Одна из судомоек отвечала тем самым дурацким тоном взрослого, обращающегося к ребенку:

– Чтобы загадывать желания! – живо сказала она, подавая мне уже высушенную вилочку. – Берешься за один конец и…

– Я знаю, что делаем с вилочками мы, – с нетерпением сказала я, весьма бестактно перебивая ее, – но цыплятам они нужны не для того, иначе цыпленок, конечно же, пожелал бы не попадать к нам в суп.

– Господи, дитя мое, я и не знаю, для чего она у них растет, – сказала кухарка. – Но кость эта есть у всякой птицы – у цыпленка, у индейки, у гуся, у фазана и у всех прочих.

Мысль о том, что эта черта присуща всем птицам, меня заинтриговала: раньше я никогда не задумывалась о подобных вещах. Вскоре любопытство привело меня к поступку, который по сей день вгоняет меня в краску. Нет, не сам поступок (с тех пор я делала то же самое множество раз – разве что в более скрупулезной, научной манере), но тот факт, что совершен он был тайком, да еще оказался крайне наивным.

Однажды, блуждая по саду, я нашла под живой изгородью дохлого голубя. Мне тут же вспомнились слова кухарки о том, что вилочка есть у любой птицы. Правда, голубей в ее перечне не значилось, но голубь ведь птица, не так ли? Возможно, сейчас мне удастся понять, для чего птицам эта кость, раз уж не удалось понять этого, наблюдая, как лакей разделывает жареного гуся за обедом?

Подобрав мертвого голубя, я спрятала его в стогу сена у амбара, прокралась в дом и без ведома Эндрю – брата, следующего за мной по старшинству, – стянула его перочинный нож. Вновь выбравшись наружу, я принялась за изучение голубя.

К делу я подошла если и не слишком разумно, то вполне организованно. Я видела, как судомойки по распоряжению кухарки ощипывают птицу, и поняла, что на первой стадии необходимо удалить перья. Задача оказалась намного труднее, грязнее и неприятнее, чем ожидалось, однако предоставила мне возможность рассмотреть, как очин пера входит в кожную сумку (этих слов я в то время не знала), а заодно увидеть разницу между перьями разных типов.

Когда птица была более или менее ощипана, я провела некоторое время, двигая ее крылья и лапы взад-вперед, наблюдая, как они действуют, и, честно говоря, собираясь с духом перед тем, что задумала сделать дальше. Наконец любопытство одержало верх над брезгливостью, я раскрыла перочинный нож брата, приставила его к птичьему брюху и сделала разрез.