Эстетика энергоэволюционизма

Потому столько значения и придается глазам — зеркалу души (тоже часто лживому зеркалу, но все же…), что с них можно многое считать о человеке, да?

Мы хотим, чтобы красивому содержанию соответствовала красивая форма. Поэтому Ромео и Джульетта должны быть прекрасны, как их любовь в поступках и речах. Но Квазимодо любит и страдает не меньше. Здесь сила воздействия — в контрасте тела и души, но — тц, не красавец.

Оружие — ассоциируется с быстротой, силой, опасностью, смертью. Хищный нож красив. А кастет или короткий карманный револьвер могут быть уродливы. Суть их формы полностью соответствует содержанию, целесообразна. Но видимость формы, т. е. собственно форма в ее линиях и пропорциях, некрасива — нет в ней полета, стремительности, храбрости, чисто зрительные ассоциации не те. О красоте как обязательном следствии совершенства оружия говорят только фанаты-любители и конструкторы, и не от ума большого говорят.

Морская якорная мина совершенна в своем роде не менее торпеды — но «рогатую смерть» красивой не называют, а «торпедообразная форма» проходит много где по ведомству красоты: стремительная, обтекаемая, грозная.

Форма может быть самодостаточной (красота музыки). А может быть проявлением, оформлением чего-то — мясо, кости и шерсть льва оформлены в его красивое тело, выражающее мощь и грозность. И вот росомаха рыси ничем не хуже, родственница, но рысь красива, а приплюснутая криволапая росомаха, храбрая, умная, сильная, которой волки дорогу уступают — нет, некрасива.

Если бы лев еще пах французскими духами и всегда любил людей — он был бы просто совершенством. Мы хотим, чтобы красивая форма соответствовала красивому содержанию. Чтоб все герои и влюбленные были красивы, и т. д. Увы, не пройдет.

Есть красота формы, есть красота содержания, они могут совпадать (любящая Джульетта) и не совпадать (любящий Квазимодо). Различая красоту тела и красоту поступка, мы говорим о двух разных вещах. Не надо пытаться их объединять.

Но мы обычно норовим вывести равнодействующую, типа: урод, но благородный? — красивый! «Не сосуд, а огонь, мерцающий в сосуде». Э. Огонь огнем, сосуд сосудом. Бокал красивый, вино дрянное, а бывает наоборот.

22. Тут вмешивается искусство и пытается путать нам карты.

Целью искусства чаще и дольше всего провозглашалась красота. И чтобы через красоту формы выражалась красота содержания. Это людям нравится и их облагораживает.

В живописи форма и есть содержание. Нет ничего, кроме того, что ты видишь на холсте. Если на портрете любящая и добрая красавица — она такая и есть, яд не подсыплет и рога не наставит. Галереи красавиц и героев.

Хоп! — Возрождение стало рисовать добрых и умных уродов (в числе прочих). Гениальные были художники. Но имеем-то мы только краски на холсте, и проявляется все только через прямое визуальное восприятие. Владение формой.

Прискорбен вечный стон бездарных писателей: «Не важно как сказать — важно что». Если ты вовсе не умеешь писать — то даже самый прекрасный и трагичный сюжет вызовет глумливый хохот. Можно прекрасно писать о всякой ерунде — фраза хороша, что явно для понимающих. Можно коряво, но если о подлинных и великих событиях — действует сильно. Идеалом остаются Гомер и Шекспир — тут тебе и форма, тут тебе и содержание.

Реализм и Кафку мы сейчас оставим в стороне заодно с Брейгелем и Пикассо. Ограничимся красотой.

Чтоб в искусстве возникло для воспринимающего красивое содержание — ему надо найти адекватную форму. Уже она может раскодироваться, включать ассоциации и задействывать ощущения.

Гибель города при землетрясении и извержении вулкана можно изобразить на холсте разными способами. Но вот «Последний день Помпеи» — картина красивая. Трупы, разрушение — чего красивого? А — цвета, позы, линии, пропорции: изящно все, возвышенно и благородно. Неоклассицизм. Кишки по камням не размазаны. А экспрессионист уже в XX веке это так бы изобразил, что страх и тошнота были б главными ощущениями зрителя. Формы разные — а содержание одно. Яркий случай примата формы над содержанием.

Натуралист так опишет гибель Трои, что дух парной крови и смрад горящего человечьего мяса во сне преследовать будет. Вот вам и «Илиада».

Генри Миллер и Эдмон Ростан писали об одних и тех вещах — но один смотрит на несвежие трусы, а другой в сияющие глаза. А текст составлен из одних и тех же букв.

Создатель танцует от содержания и воплощает его в форму. Восприниматель танцует от формы и раскрывает в ней содержание. Форма есть вместилище содержания. И воспринимаем мы сначала и прежде всего ее.

Умелый портной любую женщину оденет красиво. Не умеющий шить может исказить и подать невразумительно самую лучшую фигуру. Но вообще очень хорошую фигуру и средненький портняжка оденет так, что красота ее будет явна. Последний вариант и есть мечта средненьких писателей.

В искусстве мы приветствуем красивое платье, но предпочтем и рубище, если оно надето на явно красивую женщину. Скроить такое рубище, чтоб оно облекало явно красивое тело — тоже задача создания формы.