Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Нас вводит в заблуждение одна странная черта сознания. Когда я спрашиваю себя: «Что я сейчас осознаю?», я всегда могу найти ответ. Это деревья за окном, шум ветра, проблема, которая меня волнует и не поддается решению, – или что-либо еще, кажущееся в этот момент самым отчетливым и ярким. Вот что я имею в виду под «сознанием здесь и сейчас», под сознательным ощущением. Но что происходило за момент до того, как я задалась этим вопросом? Когда я оглядываюсь назад, я могу задействовать память и заявить, что я осознавала то-то и то-то и не осознавала чего-то еще, при этом я полагаюсь на ясность ума, логику, последовательность и тому подобные вещи.

Это слишком легко приводит к мысли о том, что человек, когда он бодрствует, должен постоянно что-то осознавать. А отсюда идет скользкая дорожка к другой мысли: если бы мы знали, что́ надо искать, то могли бы проникнуть в чей-то мозг и выяснить, какие процессы в нем протекают сознательно, а какие – бессознательно. Но все это – нонсенс. Все, что мы сможем найти, – это нервные корреляты мыслей, восприятий, воспоминаний, речевых процессов и способностей внимания, которые заставляют нас думать, что мы сознательные существа.

Когда у нас будет, наконец, лучшая теория сознания, которая придет на смену этим распространенным иллюзиям, мы увидим, что нет никакой «трудной проблемы», нет магических различий и не существует нервных коррелятов сознания.

Долговременная память неизменна

Тодд Сэктор

Профессор физиологии и фармакологии, профессор неврологии в Медицинском центре Даунстейт, Университет штата Нью-Йорк.

В течение столетия с лишним психологическая теория утверждала, что после того как память преобразуется из кратковременной формы в долговременную, она навсегда остается стабильной и неизменной. Предметом дискуссии оставалось лишь то, забываются ли постепенно некоторые воспоминания, или они сохраняются, но их не удается извлечь.

В последние пятьдесят лет исследования нейробиологических основ памяти, казалось бы, поддерживали психологическую теорию. Выяснилось, что краткосрочной памятью управляли биохимические изменения в синапсах, меняющие силу последних. Долгосрочная память сильно коррелировала с долгосрочными изменениями количества синапсов – либо его увеличением, либо уменьшением. Интуитивно казалось, что во всем этом есть смысл. Биохимические изменения происходят быстро и быстро же могут быть обращены вспять – как и кратковременные воспоминания. С другой стороны, синапсы, хотя они и маленькие, – это анатомические структуры, которые можно рассмотреть под микроскопом, и поэтому считалось, что они остаются стабильными в течение недель, может быть, даже лет. Кратковременные воспоминания легко можно было блокировать и не дать им превратиться в долговременные с помощью десятков ингибиторов различных сигнальных молекул. С другой стороны, не было известно никаких агентов, которые бы стирали долговременную память.

Две различных группы доказательств, полученных в последнее время, показывают, что эта долго доминировавшая теория долговременной памяти должна быть готова к тому, чтобы отправиться в отставку. Первая группа связана с открытием реконсолидации. Когда воспоминания извлекаются, они в течение короткого времени снова уязвимы для деформации (во многом с помощью тех же биохимических ингибиторов, которые влияют на первоначальное превращение кратковременной памяти в долговременную). Это означает, что долговременные воспоминания не неизменны; они могут снова превращаться в кратковременную память, а потом снова конвертироваться в долговременную. Если с тем или иным долговременным воспоминанием такой реконверсии не происходит, то оно разрушается.

Вторая группа свидетельств – это открытие ряда агентов, которые действительно стирают долговременные воспоминания. В их число входят ингибиторы постоянно активного фермента ПКМ-зета и фактора трансляции белка со свойствами сохранения прионного типа. Наоборот, повышенная активность молекул усиливает старые воспоминания. Устойчивые изменения количества синапсов, которые так сильно коррелируют с долговременной памятью, могут быть, таким образом, результатом устойчивых биохимических изменений. То, что этих стирающих память агентов так мало, позволяет предположить существование сравнительно простого механизма хранения долговременной памяти, в который вовлечены не сотни молекул, как с кратковременной памятью, а всего лишь малое их число, причем, возможно, они работают совместно.

Реконсолидация памяти позволяет манипулировать теми или иными долговременными воспоминаниями. Стирание памяти исключительно эффективно и способно разрушить многие, если не все долговременные воспоминания. При комбинации этих двух процессов – реконсолидации и стирания – определенные долговременные воспоминания можно стереть или усилить таким способом, какой был бы немыслим в прежних теориях.

«Я»

Брюс Худ