Мы шли по Западной Низине – это семь или восемь кварталов домов, построенных так близко друг к другу, что даже Эмми с трудом протиснулась бы между ними. По правде говоря, многие строения на вид были не прочнее, чем наспех сооруженные лачуги Хоперсвилля. У всех на заднем дворе стояли уличные туалеты, и я нигде не видел признаков водопровода. Не было видно ни травинки, а единичные деревья выросли тощими и слабыми. И в этой нищете жили люди. Жизнерадостные люди, если судить по тому, что мы увидели. Женщины развешивали белье на веревку, перекрикиваясь через кривые заборы. В грязных дворах играли чумазые дети. Мужчины с лошадьми и телегами спешили по своим делам – старьевщики, продавцы льда, лудильщики. Попадались автомобили, но совсем редко. Мы свернули на улицу под названием Фэйрфилд. По ее обеим сторонам шли ряды магазинчиков: мясные лавки, галантерейные и бакалейные магазины, парочка цирюлен, кузница, всюду сновали покупатели, сердечно приветствуя друг друга.
В Линкольнской школе у нас был внутренний водопровод, душевые и крыша над головой, которая не протекала. У нас была трава, много травы, и деревья. Мы ели три раза в день и спали на кроватях. По правде говоря, наша жизнь была комфортной. Но в этом перенаселенном, суматошном районе я видел с избытком две вещи, которых мы были лишены в Линкольнской школе: счастье и свободу.
– Туда, – показал Альберт на ветхое двухэтажное здание на углу с надписью «У Герти» на витрине.
Дверь была открыта, и мы вошли следом за Альбертом. Все тесное пространство занимали столики. Перевернутые стулья стояли на столешницах ножками к потолку. Пахло чем-то вкусным.
В углу маленького кафе стояла стремянка, стоя на которой, мужчина чинил дыру в потолке. Услышав наши шаги по деревянному полу, он повернулся и уставился на нас. На нем были рабочие перчатки, комбинезон и ботинки, в которых он словно дошел пешком до Африки и обратно. Мужчина спустился со стремянки и подошел к нам. Вся правая сторона лица у него была покрыта шрамами, почти закрывая глаз. Хотя, похоже, старые шрамы его не беспокоили, на них было больно смотреть. Он стянул перчатки, сложил ладони в кулаки и упер их в бока, рассматривая каждого из нас. Когда он заговорил, я понял, что, несмотря на внешний вид, это не мужчина.
– Привет, – сказала она. – Я Герти.
Глава пятидесятая
– Сперва главное.
Герти отвела нас на кухню, где у плиты стояла женщина и следила за содержимым двух огромных кипящих котлов, от которых исходил чудесный аромат. Его-то я и уловил при входе в заведение.
– Фло, – сказала Герти. – У нас гости.
Женщина развернулась. Светлые волосы обвисли из-за пара от котлов, а лицо раскраснелось, но это не умаляло ее красоты. У нее были поразительные голубые глаза и необычно широкая улыбка.
– Дети?
– Вот, Норман утверждает, что их прислал Форрест.
– Форрест? Как он? – сказала Фло с удивлением и восторгом. – И где он?
– Без работы в Манкейто, – сказала Герти, не дав нам времени ответить.
– Вернулся в Миннесоту, – сказала Фло. Казалось, улыбка не сходила с ее лица. – Мы его увидим?
Хотя вопрос был адресован нам, ответила снова Герти:
– Он побудет дома какое-то время, но насколько я знаю Форреста, он рано или поздно приедет повидать брата.
Голубые глаза Фло, теплые, как летнее небо, пробежались по нам.
– И вы наши гости до…
– Они плывут в Сент-Луис. Остановились передохнуть, – сказала Герти. – Я устрою их на ночь в сарае.
На Фло было цветочное платье длиной до икр. Она немного приподняла подол, присела, чтобы оказаться на одном уровне с Эмми, и сказала:
– Ты самая хорошенькая девочка, что я видела. Как тебя зовут?
– Эмми.
Я закатил глаза. Когда она уже научится?
Фло посмотрела на меня.
– Бак, – сказал я. – Бак Джонс.
– Как киноактер. А ты? – обратилась она к Альберту.
– Норман.
– А что насчет тебя?
Моз таращился на нее, и даже если бы у него был язык, думаю, он не смог бы ничего сказать – так был сражен ее красотой.
– Его зовут Амдача, – сказал Альберт. – Он сиу.
– Как Форрест и Кэлвин, – сказала Фло.
– Кэлвин? – спросил я.
– Брат Форреста. Он вам не говорил?
– Нет, мэм. Только отправил нас сюда, к Герти.
– Это, наверное, потому, что он не был уверен, что Кэлвин будет тут. Сейчас на реке горячая пора. А ваши родители? – спросила Фло.
– Мы сироты, все, – сказал Альберт.
– Мне жаль. – Ее улыбка чуть дрогнула. – Воистину мы живем в трудные времена.
У меня в животе заурчало. Я не ел почти два дня, и было невозможно не реагировать на аромат из котлов.
– Проголодались? – спросила Фло.
– Лошадь съел бы, – ответил я.
– Они с нами всего на одну ночь, – отрезала Герти. – Мы их накормим и уложим в сарае. Они отработают, помогая в столовой.
– Хорошо, – согласно кивнула Фло.
– Идемте, – сказала Герти. – Устроим вас. Потом дадим вашим животам поесть, а потом… – Она строго посмотрела на нас. – Потом душ.
Душ мы принимали в каменном здании общественных бань на другом берегу реки, недалеко от центра города. Место пользовалось популярностью у бедняков, у которых не было домашнего водопровода. Судя по толпе, таких было немало.