Эта ласковая земля

– Будет сделано, напарник. Это останется между нами. – Он посмотрел мне за спину. – Открытый вагон подъезжает. Тебе лучше приготовиться.

Когда товарный вагон поравнялся с нами, я запрыгнул в открытую дверь. Восстановив равновесие, я высунул голову наружу и показал Джону Келли, что все в порядке. В лунном свете он казался маленькой серебристой статуей с поднятой в прощальном жесте рукой.

Я оперся спиной о стену и стал смотреть через широкую открытую дверь на Низину на другом берегу, где все было темно. Там еще не было уличных фонарей, но однажды они будут, и однажды все дороги будут заасфальтированы, а на смену хижинам придут более добротные дома с водопроводом. Однако разрушительные весенние наводнения никуда не денутся, и через тридцать лет город Сент-Пол примет решение в лучших интересах всех своих жителей снести все здания, а те, чьи жизни были связаны с Низиной, не смогут сделать ничего, кроме как стоять и рыдать, пока почти все остатки их истории исчезают.

Но летом 1932 года, за считаные дни до своего тринадцатилетия, я не знал ничего этого и просто смотрел, как все, что я любил, медленно уходит в прошлое. Поезд неспешно выехал из Сент-Пола, постепенно набирая скорость. Паровоз гремел в ночи гораздо быстрее, чем любое каноэ, он вез меня в место, которое по словам сестры Ив всегда было в моем сердце, где я получу ответы на все свои вопросы и где закончатся все мои скитания.

Он вез меня домой.

Часть шестая

Итака

Глава пятьдесят восьмая

Спать было невозможно. Я просидел в товарном вагоне всю ночь, пялясь на реку, свою постоянную спутницу. Города проносились мимо, но река все время оставалась рядом, как и луна – белый, немигающий, всевидящий глаз. Я вспомнил слова, которые Моз сказал Эмми: «Не одна». И снова и снова я повторял себе это и был благодарен реке и луне за компанию.

Перед рассветом я наконец заснул на полу вагона. Должно быть, спал я крепко, потому что когда проснулся, поезд не двигался. Я сел, все тело ломило от жесткого пола, который служил мне матрасом, и выглянул в открытую дверь. Мы стояли на сортировочной станции, не слишком отличающейся от той, которую я покинул ночью, хотя рядом с этой возвышались высокие зерновые элеваторы, словно башни замка. С дальнего конца состава быстро шел мужчина, заглядывая под каждый вагон и в те, двери которых были открыты. Это сторож, понял я, вспомнив истории о побоях от рук жестоких железнодорожных охранниках, патрулирующих станции. Я вылез из вагона и помчался со всех ног.

Сортировочная станция и большая часть города лежали под высоким утесом. На грязной улочке недалеко от железнодорожных путей я нашел маленькую закусочную. Доносившийся оттуда запах жареного бекона впился в мой голодный нос и затащил меня внутрь. В своем лунатизме Эмми сказала, что я пойму, когда придет время воспользоваться деньгами из ботинка. Я был голоден – и одинок – и решил, что время пришло. Я сел на стул за стойкой. Женщина за ней была худой, светловолосой и усталой, но она приятно улыбнулась, увидев меня. Она протянула руку и вытащила из моей рубашки пару соломинок.

– Где ты спал ночью, дружочек? В стоге сена?

– Вроде того.

– Голодный?

– Еще как.

– Что будешь?

– Яичницу с беконом, – сказал я. – И тост.

– Какую яичницу тебе сделать?

– Болтунью, пожалуйста.

– «Пожалуйста», – сказала она, не прекращая улыбаться. – Вот бы все мои клиенты были такими вежливыми.

– Где я?

Мужчина, сидевший через несколько стульев, сказал:

– Дубьюк, штат Айова, сынок. – Он подмигнул женщине за стойкой. – Не в стоге, Ровена. Мальчик спал в товарном вагоне, или меня зовут не Отис.

– Это правда, дружочек? – спросила Ровена. – Ты путешествуешь зайцем?

Я не знал, как они к этому отнесутся, поэтому не ответил.

– Где твои родители? – спросила Ровена.

– Умерли.

– Ох, милый, какая жалость.

– Давно ты ел в последний раз, сынок? – спросил мужчина.

– Вчера вечером. Я хорошо поел.

– Точно, – сказал мужчина, как будто думал, что я вру, но понимал. – Его завтрак за мой счет, Ровена.

– Я не могу, – сказал я.

– Послушай, сынок, у меня сын твоего возраста. Если бы он был сам по себе, мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь ему помог.

– Спасибо, сэр.

– Сэр, – улыбнулся он. – Тебя правильно воспитывали.

Я вышел из закусочной в приподнятом настроении не только от еды, но и от доброты этих незнакомых мне людей. Мне хотелось, чтобы Альберт разделил со мной этот опыт, что-то, о чем мы могли бы тепло поговорить у костра ночью. Я ужасно скучал по нему, и, кроме того, хорошие события становятся еще лучше, когда есть кому рассказать о них. Но как только я думал про Альберта – или Моза, или Эмми, мое счастье омрачила туча, потому что я не знал, увижу ли их когда-нибудь снова.