Эта тварь неизвестной природы

— А срочную, на самом деле, ты служил на Полигоне.

— Было и это.

— Расскажи мне про «мамины трещины».

— А что это такое, Шугпшуйц?

— Как вы все меня… Ладно. Значит, расскажи мне о капитане Житкуре.

— С какой стати? Я его не знаю. Откуда мне его знать? Это же легенда.

— Вадим, я тебя умоляю, на самом деле. Согласился поговорить, так не трави. Этого не знаю, этого не понимаю… Вся «Десятка» знала капитана Житкура. Ходил с ППШ по городу, ездил на «виллисе».

— Так я не на Десятке служил, голубь ты мой мира. Я служил… Нет. Я подписку о неразглашении давал. На двадцать пять лет. Скажем, я служил там, где сейчас Второй Эпицентр.

— Хорошо, а доктор Вяткин?

— С ним был знаком, конечно. Он работал врачом в Беженске до девяносто пятого, потом пропал куда-то. Но я знал его ещё по армии. Его призвали одновременно со мной, гусили, можно сказать, вместе. В моей части. Он лейтенантом, я рядовым. Двухгодичник из Челябинска, врач. Педиатр, что характерно. Классный чувак, очкарик, губа нижняя до пупа, всё грезил о своей коллекции рока семидесятых… Абсолютно гражданский человек, к командиру части так и обращался: «товарищ командир части».

— А разве «ефрейтор без головы» в восемьдесят седьмом не у тебя в части, на самом деле…

— До старости ты не доживёшь, Шугпшуйц. Хм… У меня. Откуда ты знаешь?

— И разгребал там не капитан Житкур?

— Без малейшего понятия. Мы же из казарм выйти не могли. Во-первых, нас там заперли, во-вторых, мы сами ссали выйти так, что окна наглухо забили одеялами и порвали бы любого немца, кто бы попытался нас выгнать на улицу.

— Немца?

— Офицера. Офицер — немец, гусь — салага, салабон.

— У нас не так было.

— А ты служил?

— Ну… да.

— Местная разновидность слэнга.

— А ты сам видел этого ефрейтора?

— Да.

— Расскажешь?

— Нет. Дурные воспоминания.

— Страшные?

— Да нет, просто дурные. Не для этого солнышка. Тучка уплыла. И пиво вкусное. Как-нибудь потом.

— Ну тогда Петрович.

— А что не так с Петровичем?

— Когда ты с ним познакомился, на самом деле.

— На самом деле он меня в первый выход водил. Я же «язовский контрактник». А он был из самых первых разведчиков, старший прапор. И я попал к нему в группу.

— И как прошло?

— Да мало кто выжил. (Издевательски.) На самом деле.

— Да вот привязалось, поговорил с москвичом одним вчера по телефону.

— Так ты ж сам москвич.

— Я бедован.

— По жизни, видать. Бедован, а в Зоне не был. Магацитл ты, вот ты кто.

— Блинчук тоже не был в Зоне.

— Блинчук скурмач.

— А мне Папаша запретил.

— Вот ты ж брехло, фантаст! Папаша и Яна погибли до тебя за год! Или за два…