Эта тварь неизвестной природы

— Уступите мне место, будьте любезны, — сказал Блинчук.

Указанный майор выскочил из машины.

— Майор Коростылёв…

— Я! — сказал за спиной Набиса Коростылёв.

— …доделайте всё по нашей линии, — негромко крикнул Блинчук, поднимаясь на борт «уазика». — И явитесь к восемнадцати в комендатуру.

— Есть! — И Набис почувствовал спиной движение козырнувшей руки.

Блинчук уселся. Все ждали.

— Ну, кому стоим, подполковник Ремезов? Поехали уже! — вежливо сказал Блинчук. — Командуйте!

Но Харон ещё не закончил. Харон подошёл к «уазику», посмотрел на Шлагбаума вблизи, прямо в глаза его бесстыжие, и, как по крышке гроба, постучал кулаком по капоту.

— Думать надо, Витя! — указал он Шлагбауму. — Думать, га-ла-вой! — Шлагбаум скривил рожу, а Ремезов, к чести его, сказал:

— Харон, мой приказ был… В общем… Э!.. — Он махнул испачканной рукой.

— Послать он вас с вашим приказом обязан был, товарищ подполковник! — сказал Харон непримиримо. — Промолчать мне невозможно. Пассажиры потому что!

— Командуйте, Ремезов, — сказал Блинчук.

— Поехали, Витя, — сказал Ремезов, а Харон повернулся спиной к презренным и вернулся к пострадавшей, лапку проколовшей своей «шишиге». Витя-Шлагбаум завёлся и медленно, но верно, развернулся, и увёз уже спасённого коменданта прочь. Группа Набиса прекратила существование.

Набис сразу же повернулся к Коростылёву, уполномоченному. Тот вставал, но среагировал и уселся обратно. Уставился вопросительно.

— Слушаю вас, проводила, — сказал он.

— Товарищ майор, я в наряде пересидел полдня, — сказал Набис. — Вон мой сменщик, сержант Федин Лёха, Гиг-Робот. Разрешите смениться.

— Разрешаю, и дальше?..

Набис махнул рукой вправо, вдаль.

— Я уйду. Выйду с «нейтралки» прямо здесь, на опоре номер пятьдесят четыре. Может, перехвачу автобус в Беженск. Даже точно перехвачу, они сейчас косяком, после трёх дня. Тут по «нейтралке» двести метров и до дороги километр. Пятнадцать минут. А через КПП…

— Понятно, саннадзор и всё такое…

— До восемнадцати канители, — сказал Набис.

— Мутит, нарушить хочет, — сказал внимательно слушающий их рвотный мертвец-прапорщик.

Наблюдая, как Харон, грохоча раздражённо, достаёт из ящика-багажника ключи и домкрат, Набис сказал:

— Так как решили, товарищ майор?

— Идите, Набис, — сказал Коростылёв. — Не мне вас тут водить, а что до нарушения… Будет залёт, будет и нарушение. А с меня приключений на сегодня хватит. Сменщику только скажите, что сменились.

Набис сразу же этим и занялся, не задержавшись на кузове ни на секунду. И спешил, и не хотел расслышать ненароком, если Шульцев ещё чего скажет.

Харон не позволял никому касаться своей машины, поэтому военные ходилы-спасатели-разведчики, полукружком стоя на безопасном расстоянии от повреждённого колеса, уже покуривали, ожидая будущих команд от старшего по званию. Набис знал всех, многих высоко ценил, как трекеров, и поздоровался со всеми за руку. Его угостили сигаретой («астрой» из пачки, не нарезкой), он прикурил у Федина и перекинулся с ним парой слов. «Ну, дал наш новый комендант!» — сказал Федин. — «Ты ещё не знаешь, насколько он дал, — сказал Набис значительно. — Но ты узнаешь. Так что, Гига, наряд я сдал?» — «А я его принял?» — спросил полутораметровый Федин. — «Хорош, Гига, не выёбывайся, — предложил Набис. — Я и так нынче натерпелся политики и прочей такой херни известной природы. Пускай меня давай, мочи нет. Спать хочу. Зайду только в «Две трубы», кирну и сжую чего-нибудь». Гиг-Робот хмыкнул и, широко размахнувшись, протянул руку. Набис пожал её. Покамест следовало немного выждать, и он попросил ещё одну сигарету. Ему дали. «Сверчок» Кышнов спросил: «Набис, так а куда вы так утром с новым ломанулись? Неужели выходили? С перворазниками?!» Набис ответил отрицательным цыканьем и с укоризной (что ты, мол, Кышня ты эдакая, при скурмачах-то?) мотнул головой в сторону Коростылёва. С другой стороны «шишиги», действительно, подошли Коростылёв и прапорщики. Тоже закурили, наблюдая за священнодействиями Харона. Тот уже снял колесо и теперь его осматривал, пощёлкивая над ним клещами. Углядев занозу, он ухватил колесо коленями, ущемил клещами вражью колючку за кончик, хэкнул и, оскалившись, как зубной врач, рванул, потащил — и выдернул здоровенное. Все аж отклонились, приглядываясь. Харон всем и каждому показал занозу, оказавшуюся известным всем местным орудием — страшным антиосетровым крюком из электрода, хитро обмотанным грязной капроновой лесой. Сколько таких Набис собственноручно намотал — не сосчитать.

— А тут дети играли! — обвиняюще объявил Харон. — И ногой в сандалии на него?! Долбанные бракуши.

Все закивали, загомонили.

— Андреич, дай хоть дырявое-то колесо тебе поможем кантовать, — сказал лейтенант Мальский с истовостью. — На запаску не претендуем, но хоть дырявое-то! Причаститься позволь!

— Прочь руки от моей машины, — пробурчал Харон и, прислонив колесо к бамперу, отправился за запаской за кабину. Крюк он унёс с собой.