Этическая мысль

Итак, проследив эволюцию чувства зависти, мы вновь возвращаемся к изначальному тезису о его функционировании лишь в среде равных. Здесь уместно вспомнить утопическое представление, господствующее в умах просвещенных греков периода высокой классики, о том, что в социально-справедливом обществе не было бы зависти. Современник Еврипида афинский трагик Агафон утверждал: "Не было бы зависти в жизни человека, если бы мы все находились в равных условиях" [2]. Ему вторит Платон:

2 Цит. по: Walcot P. Envy and the Greeks. A Study of Human Behaviour. Warminster, 1978.

"Самые благородные нравы, пожалуй, возникают в таком общежитии, где рядом не обитают богатство и бедность. Ведь там не будет места ни наглости, ни несправедливости, ни ревности, ни зависти".

(Платон. Законы, 679 в - с) [3]

3 Платон. Сочинения. В 3 т. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 148.

В этой связи становится понятной господствующая в политический мысли древних греков тенденция: идеализация Спарты, в особенности внутреннего устройства ее "общины равных", возникла не на пустом месте. Смешанное устройство государства, приписываемое легендарному законодателю Ликургу, исключало всякую возможность возвышения одной личности над коллективом равноправных спартанцев. Не случайно поэтому, говоря об ограничении полномочий царей в пользу эфоров, Плутарх акцентирует внимание читателей на том, что, "отказавшись от чрезмерной власти, спартанские цари вместе с тем избавились и от ненависти, и от зависти..." [1]. Хотя соревновательные основы в обществе сохранялись, что с особой отчетливостью явствует из спартанской системы воспитания, установления "общины равных" препятствовали непомерной славе, успеху, популярности и тем более богатству отдельного гражданина.

1 Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3 т. Т. 1. С. 58

В заключение еще раз подчеркнем, что в греческом обществе не было единой модели зависти. Многолика она и по формам проявления: от простого соперничества, ревности и профессиональной зависти к "зависти богов" и коллективной зависти людей вообще. Античные авторы понимали двойственную природу зависти (деструктивную и созидательную).

"КОРЕНЬ ВСЯКОГО ЗЛА"

Древнегреческие мыслители достаточно отчетливо видели разницу между "зловредной завистью" и завистью, благодетельно действующей на людей, а именно соревновательностью. Представление о диалектической природе феномена свойственно софистам и Платону. В "Государстве" он говорит о существовании блага и зла в каждой вещи [2], а в "Менексене", повествуя о судьбе Афин после греко-персидских войн, пишет:

2 См.: Платон. Государство//Сочинения. В 3 т. М., 1971 Т. 3. Ч. 1. С. 440.

Вот сколь трудную воину вынес на своих плечах весь город, поднявшийся против варваров на защиту свою и других родственных по языку народов Когда же наступил мир и город пребывал в расцвете своей славы, случилась напасть, обычно выпадающая среди людей на долю тех, кто процветает, - соперничество, которое затем перешло в зависть [3].

3 См.: Платон. Диалоги М., 1986. С. 105.

Руководствуясь этими соображениями, Платон неоднократно, особенно в "Законах", порицает зависть и завистников в противоположность рассудительности и разумности и призывает: "Пусть каждый из нас без зависти печется о добродетели". Для Платона зависть всегда остается важнейшим людским пороком, препятствующим в продвижении к истинной добродетели.

Отношение Аристотеля к природе зависти близко платоновскому. Подводя итог всему предшествующему развитию этической мысли, Аристотель не вносит новых акцентов в понимание этого феномена, однако удивительно гармонично вписывает зависть в свое учение о добродетелях. У Аристотеля индивид не может быть добродетельным изначально от природы, а лишь становится таковым. В силу этого Стагирит предлагает выделить три стороны в душевном состоянии человека. Крайности - суть человеческие пороки. Преодолевая их и как бы выбирая между ними относительную середину, каждый конкретный человек становится добродетельным, ибо in medio stat virtus ("добродетель находится посередине"). На этой основе Аристотель разрабатывает модели конкретных добродетелей. В "Риторике" он привязывает зависть к чувству соперничества, а в "Никомаховой этике", определяя характер морального негодования, противопоставляет его двум порочным крайностям - зависти и злорадству:

"Негодование (nemesis) - середина между завистью и злорадством. И то и другое чувство заслуживает порицания, негодующий же достоин одобрения. Негодование - это скорбь о том, что блага принадлежат недостойному; негодующий - тот, кого огорчают такие вещи. Он же огорчится и тогда, когда увидит, что кто то страдает незаслуженно. Таковы негодование и негодующий. Завистливый же ведет себя противоположным образом. Его будет огорчать благоденствие любого человека, будь оно заслуженное или незаслуженное. Так же и злорадный будет рад беде любого человека, заслуженной и незаслуженной. Негодующий же не таков, он как бы некая середина между ними" [1].

1 Аристотель. Сочинения В 4 т. М., 1983 Т. 4. С. 322.