Этика футбола. Часть 2. На чужом футбольном поле (СИ)

Детективы свернули за угол и вошли на территорию. Сразу появились звуки и характерные запахи больницы, везде одинаковые и вызывающие в душе сонм воспоминаний. Почему на больничном дворе всегда гуляет какое-то гулкое эхо? Словно души умерших здесь людей не могут найти покоя, тревожатся, ждут чего-то. Впрочем, нет - внутри жизнь продолжалась, неторопливо, размеренно, да собственно, и кому здесь торопиться. Перед главным входом и между корпусами среди деревьев мелькали белые передники сестер милосердия, иногда важно шествовали врачи в халатах, завязанных сзади на тесемочки. Ходячие больные медленно прогуливались или грелись на скамейках под лучами солнца. Они живо реагировали на проходящих мимо служителей Гиппократа, не пропускали ни одного, глядя с затаившейся в глубине души надеждой, бледные, худые, но стремящиеся к солнцу и уповающие поскорей выйти отсюда. Достаточно одного слова лечащего врача и они побегут в обычную жизнь - радоваться ей и ценить. Ценить по-настоящему, от всего сердца.

Слева от главного здания, по тропинке между желтеющих березок, шли два человека в солдатской форме и на костылях. Они были уже без больничных пижам, с вещмешками, в которых, как нетрудно догадаться, лежали простецкие пожитки и выписки из истории болезни. Шли к выходу - долечиваться дома, безрадостно размышляя, как встретит их теперь родная сторонка? Найдут ли они место в жизни - немощные калеки? Война продолжала делать свое отвратительное дело, безжалостно и упорно. И, хотя бои грохотали в тысячах километрах отсюда, вроде и глубокий тыл, но боль затаилась в душах. Пройдет она только вместе с войной, как болезнь или никогда не пройдет.

Встретившись с солдатами глазами, Купавин весь подобрался и нахмурил кустистые брови. Полез за папиросами:

- Как вспомнишь, что война идет, думаешь, какой ерундой мы тут занимаемся. Люди сотнями, тысячами гибнут, а мы одного убийцу поймать не можем. Кубок серебряный ищем.

Он с остервенением зачиркал спичкой по коробке. Отломленная головка все же зажглась и с ядовитым шипением упала на землю. Чертыхнувшись, урядник остановился и убрал папиросу обратно. Сердце старого вояки взволновалось.

- Страшная она, - сказал тихо, - Даже если человек живой остается, то душа...

- Не печалься, Митрофан, - Алексей слегка дотронулся до плеча друга. - Даст Бог, скоро закончится. Каждый должен заниматься своим делом. Если призовет нас держава - и мы пойдем. А в тылу тоже порядок должен быть и мы с тобой за это отвечаем.

- Да... я понимаю...

Урядник взглянул на Рябичкина и улыбнулся. Немалая разница в возрасте абсолютно не чувствовалась в их взаимоотношениях: боевой опыт одного дополнялся образованностью другого, крестьянская смекалка хорошо гармонировала с интеллигентностью. Объединяла друзей вера в здравый смысл человеческой натуры.

Наносные, ненужные амбиции войны должны когда-то остыть, и победит желание простой мирной жизни с тихими радостями. В одном полицейском эти зерна заложило православие, в другом - наука.

- Ну а где же наш квартальный? - Купавин вновь стал активным. - Договорились у главного входа, а его нет.

Действительно среди публики, расположившейся у массивных входных дверей в главный корпус больницы, Карнаухова не было. Хотя назначенный час уже наступил.

- Подождем немного. Наверное, доедает.

Алексей направился к ближайшей скамейке. Фасад здания был западный, и в этот послеполуденный час солнце освещало ее полностью. Так и хотелось погреться в последних теплых лучах: зима безмолвно стояла за спиной и ждала своего часа...

Урядник последовал за ним.

Ореховский полицейский появился только через двадцать минут. Торопливой походкой подошел он к скамейке.

- Прощения просим за опоздание! Происшествие разбирал на своем участке.

Он виновато улыбался, переминаясь с ноги на ногу.

- Навел порядок? - сейчас Митрофан Васильевич не был настроен на шутливый тон.

- Так точно-с. На соседней улице ломовик кур хозяйских подавил. Пьяный, конечно. Отправил в отделение. Пусть с ним дежурный разбирается.

Урядник кивнул и поднялся со скамейки.

- Вот тебе и Общество трезвости. Что ж, пошли искать доктора.

Все трое поднялись на ступеньки главного входа.

После непродолжительных расспросов сестры милосердия, расположившейся за столом возле двери, выяснилось, что старший врач Угрюмов находится как раз в анатомическом театре на вскрытии. Вышли во внутренний двор больницы, в глубине которого виднелось одноэтажное здание, выкрашенное темно-коричневой краской. Стекла длинных узких окон были плотно занавешены. Из всех зданий больничного комплекса это, без сомнения, имело самый зловещий вид.

Капитон Андреевич Угрюмов оказался мужчиной с крупными чертами лица, окладистой бородой и пушистыми усами. Большие, ясные глаза располагали к открытому разговору и желанию рассказать о своих болячках. Профессия, выбранная этим человеком, безусловно, подходила ему. Даже халат, хоть и был измазан кровью, все равно удивительным образом сочетался с внешностью доктора. Белый медицинский колпак слегка съехал на затылок, обнажая высокий интеллигентский лоб.