Этюды любви и ненависти

Откуда же, спрашивается, набраться им, русским евреям, духа, стойкости характера, храбрости и вообще благородных качеств? Где им учиться всему этому и у кого позаимствовать высокие правила чести? Не у русских ли? Не у разных ли журналистов, представителей прессы, вроде Пихно, Сувориных, Баталиных и им подобных? Не у некоторых ли профессоров-сыщиков (Васильев, Коялович, О. Миллер), науськивающих на евреев в самую тревожную минуту общей смуты и сильного напряжения общественного внимания, указывающих на них пальцами как на главных виновников крамолы? Не у "Великого" ли учителя "всечеловека", который, проповедуя постоянно евангельские истины о "всепрощении" и "христианской любви", то и дело называет в своих произведениях целый народ "жидами" и, подобно мрачным средневековым фанатикам, не перестает их громить всеми карами небесными и земными? Не у некоторых ли педагогов мужеских и женских училищ и гимназий, имеющих похвальные привычки в классах, во время уроков, самым грубейшим образом издеваться над "жидами" и "жидовками" на потеху и назидание юным питомцам и питомицам? Наконец, не у офицера ли Главного штаба, захлебывающегося от хохота при виде разбегающихся под ударами нагаек евреев и евреек, плачущих над трупом своего варварски замученного родственника? Неужели евреям следует у них учиться правилам чести и порядочности: да избави их, великий Боже, от такого посрамления!..

Прошу у Вас, глубокоуважаемый Иван Сергеевич, тысячу извинений за эту длинную тираду. Она продиктована чувством глубокой сердечной боли, чувством величайшего горя и отчаяния. Сердце болезненно сжимается при виде такой людской несправедливости, при виде тех кровных обид и оскорблений, которым мои бывшие единоверцы подвергаются в России со стороны не одной только "бессмысленной толпы", но и лиц, считающихся "интеллигенциею".

Заканчиваю настоящее письмо теми же словами, которыми было заключено первое мое письмо. Право, грешно будет лучшему русскому человеку не возвысить, хотя один раз, своего могучего голоса в пользу униженных и оскорбленных евреев, во имя права и справедливости.

Прошу принять уверение в моем безграничном, глубоком к Вам уважении и преданности.

И. Соркин. 29 Мая 1881 г.

С. Петербург.

Лештуков переулок, соб. дом № 1124.

Получив в течение месяца три письма, Тургенев вынужден был ответить (здесь и далее выделено мной. – С. Д.) и Антокольскому, и Соркину, скупо, почти в одинаковых выражениях:

Милостивый государь Иосиф Николаевич!

Прошу у Вас извинения в том, что так долго не отвечаю Вам. Отчасти причиной этого молчания было то, что я не мог Вам сказать ничего нового. К сожалению, я не успел, по-видимому, во время нашего свидания убедить Вас, что лично я ничего не могу сделать в этом деле. Статья г. Кавелина не была, как известно, письмом ко мне; стало быть, не приходится отвечать, да и сама статья прошла совершенно бесследно и не имела значения. Как беллетрист я, весьма вероятно, воспроизведу этот вопрос в отдельном произведении; как публицист я не имею никакого значения, и мое появление не только бы не принесло никакой пользы, но возбудило бы одно недоумение, пожалуй, даже насмешку. Люди всех партий увидели бы в этом одно притязание, одно неуместное желание навязать свое имя – или даже непростительное самомнение. Я бы, пожалуй, готов и на это, но убеждение, что я могу тем несколько повредить Вашему правому делу, удержало меня25.

В свою очередь потрясенный отказом Антокольский не мог успокоиться и осенью 1881 г. вновь написал Тургеневу:

Дорогой мой Иван Сергеевич!

Я опять пишу Вам, потому что продолжать безмолвствовать – это значит поддерживать теперешнее больное положение и дать ему еще более усилиться. Кому дороги правда, добро, человечество и свое отечество, тот первый должен протестовать против того, что происходит теперь у нас. С одной стороны, фанатизм и невежество разгорелись до того, что дальше им идти некуда. Девизом их, очевидно, стало: "Кто не за нас, тот против нас!", на что, с другой стороны, им хором отвечают: "Чем хуже, тем лучше!" Но я убежден, что не вся Россия еще так больна и что там есть еще достаточное число людей здравомыслящих и честных, которые выслушивают правду, хотя бы и горькую…

Наше печальное положение началось с тех пор, когда лжепророки стали говорить во имя народа. Нам было приятно слушать их, заслушивались и увлекались… поверили им, будто бы народ требует войны за братьев-славян; поверили, что мы шапками забросаем турок, и повели полумиллионную армию на Балканы, похоронили сто тысяч голов, израсходовали пять миллиардов – чуть ли не остатки народного добра и победили! Навязали болгарам конституцию, когда сами победители ее не имеют, потом урезали эту конституцию, рассорились с братьями-славянами – вот и все!