Это Америка

— Скоро вас вызовет для предварительного опроса адвокат обвинителя. Я должен вас натренировать, как и что отвечать. Этот тип будет стараться заставить вас признать хоть какую-то ошибку на операции, будет ставить вопросы так, чтобы сбить вас. Ничего не разъясняйте, в ваши задачи не входит его просвещение. Вы должны давать только короткие и ясные ответы. Ему важно одно — поймать вас, чтобы потом на суде произвести впечатление на присяжных. Вопрос виновности решают двенадцать присяжных, и все эти присяжные некомпетентны в вопросах медицины, тем более хирургии. Но большинство из них имеют предубеждение против врачей, все когда-то слышали какие-то сомнительные истории об ошибках врачей. К сожалению, многие американцы подозревают, что основная мотивация в работе хирургов — алчность. Решение суда во многом зависит от эмоций присяжных, и адвокаты обвинения на этом играют.

Было странно и обидно слышать, что труд врача оценивают не по объективным результатам лечения, а по эмоциональному воздействию адвоката.

— А что с обвинением жены? — спросила Лиля.

— Ее обвинение уже снято.

— Что, выяснилось, что она не настолько сексуальна?

— Нет, просто их брак был оформлен после того, как с его ноги сняли аппарат.

— О’кей, значит на один миллион меньше?

— Какие там миллионы? Их адвокат уже заговорил о сумме в восемьсот тысяч. Но я не дам им содрать с вас и этого. Выяснилось, что Джон не только не лишился работы, но и получил повышение. И ходит без всякой палочки.

Через два месяца Лиля сидела в другой юридической фирме, перед адвокатом обвинения, и давала показания под присягой. Адвокат был улыбчив и дружелюбен.

— Рад познакомиться с вами, таким крупным специалистом, — повторял он.

Два часа из Лили пытались вытянуть какой-нибудь рискованный ответ. Она отвечала сосредоточенно и кратко. В самом конце беседы, уже складывая бумаги в портфель, он опять улыбнулся и спросил как бы невзначай:

— Скажите, доктор Берг, а все-таки были в процессе лечения хоть небольшие отклонения от принятых установок?

— Нет, не было.

* * *

И опять прошли месяцы, прежде чем ей прислали повестку. В громадном вестибюле здания Федерального Суда сновали люди. В зале суда царила холодная обстановка, присущая огромным помещениям. Мимо Лили и Френкеля прошли Джон с женой. Он картинно хромал и опирался на палочку.

Вошел одетый в черную мантию судья. Секретарь суда приказал всем встать: на свои места на возвышении входили присяжные. Что у них будет на уме, когда они станут выносить решение? После опроса Френкеля адвокат обвинения вызвал Лилю, и она дала клятву говорить «правду, одну правду и ничего кроме правды». Краем глаза Лиля видела, что появление женщины — хирурга оживило присяжных — они уставились на нее во все глаза. Адвокат спросил:

— Доктор Берг, вы оперировали больного вместе с доктором Френкелем?

— Я была ассистентом на операции.

— Допустим. А вам самой приходилось делать такие операции?

— Да, я оперировала сама тоже. Я сделала более двухсот таких операций.

Адвокат бросил на нее недовольный взгляд.

— Но если у вас такой большой опыт, как же вы допустили ошибку?

Лиля не успела еще ответить, как ее адвокат Розенцвейг уже вскочил и обратился к судье:

— Ваша честь, возражение! Формулировка «ошибка» недопустима, это не доказано.

Судья разрешил снять вопрос. Адвокат продолжил:

— Хорошо, я сформулирую свой вопрос иначе: доктор, при вашем опыте, если бы вы оперировали сами, сделали бы вы во время операции что-нибудь по — другому?

Розенцвейг опять вскочил:

— Ваша честь, возражение! Мы не обсуждаем гипотетические случаи.

На этот раз судья отказал:

— Возражение отклоняется. Свидетель, вы можете ответить.

— Если бы я оперировала сама, я сделала бы то же самое.

На лицах присяжных было написано полное недоумение — о чем, вообще, шла речь?

На второй день суда дать показания вызвали самого Джона. Его адвокат задал вопрос:

— Хирурги говорили вам перед операцией о возможности осложнений?

— Никто мне ничего не говорил, никто со мной вообще не разговаривал.

Лиля поразилась тому, как спокойно и подло он врал. Она много раз объясняла ему детали операции и ход лечения.

Присяжные смотрели на него с состраданием: еще бы, он мучился, а с ним даже не разговаривали.

— Если бы вам опять нужно было удлинять ногу, согласились бы вы на эту операцию?

— Ни за что на свете не согласился бы!

А Розенцвейг спросил:

— Это ваша подпись под форменным согласием на операцию?

— Да, моя.

— Как во всех форменных согласиях на операцию, там написано: «Пациент предупрежден о возможности инфекции, ему разъяснено, что может быть несращение кости и есть возможность ограничения функций ноги». Как же вы подписали это?

— Я был в таком состоянии, что подписал не читая. Может, я волновался, — замялся Джон.

— Вы обвиняете докторов в том, что из-за их ошибки потеряли работу. Но у меня есть бумага, доказывающая, что вас повысили, сделали начальником мастерской. На работе вы тоже подписываете, не читая? Значит, оперированная нога не мешает вам работать?

Адвокат Джона пытался выручить его, обратившись к судье: