Это были мы (СИ)

— Я никогда не причиню тебе вреда, поняла? — Фенрис почувствовал, что вот-вот задрожит вместе с ней.

Времени было мало, а отпускать с каждой секундой казалось всё тяжелее.

Тем не менее, он сделал это.

Глядя вслед её удаляющейся фигуре, парень сжимал руки в кулаки с такой силой, что не заметил, как потекла кровь.

Об этом сообщил Джейсон, когда они ехали в лифте.

— Пустяки, — Фенрис посмотрел на отпечатки ногтей на ладонях. — Когда она снова придёт?

— Ты заставляешь меня нервничать, дружище, — Джейсон усмехнулся. — Надо обождать неделю или две, вдруг чего заподозрят?

— Неделю или две… — задумчиво повторил Фенрис.

— Но я могу попробовать передавать ей письма. Если хочешь.

Он хотел… но не знал, что писать. К тому же, в палате этого было сделать нельзя. Камеры наблюдения не имели обеденного перерыва, а врачи следили за ним почти круглосуточно.

Снова пришлось ждать.

Фенрис получил карандаш и листок лишь спустя неделю и был вынужден писать послание прямо в спортзале. В голову ничего не шло: он попытался рассказать про свои сны, но потом решил, что Хоук не поймет. В итоге Фенрис отправил письмо как есть, уже ни на что не надеясь: Джейсон забрал бумагу, незаметно сунув её в папку с историей болезни.

Через несколько дней Фенрис нашел у себя в палате рисунок: кто-то заложили его между страницами книги, пока он был у врача. Он уставился на листок не вдаваясь в детали, как Джейсону удалось его пронести.

Хоук зачем-то схематично изобразила набережную и скамейку: по небу плыли одинокие облачка, светило солнце, на скамейке отчетливо угадывалась мужская и женская фигуры.

В ту же ночь Фенрису приснился сон, в котором он ощущал прохладный утренний ветер на своей коже и плеск воды где-то поблизости.

- Уступите даме?

- Здесь достаточно места, могли бы и не спрашивать.

- Я Мариан. Друзья зовут меня Хоук.

- Фенрис

- П-приятно познакомиться. А что ты здесь делаешь в такую рань?

Проснувшись, он понял, что насквозь промок от пота. Было сложно вернуться в реальность, запах воды, эхо её голоса ощущались до сих пор и сводили с ума. Все вокруг будто ускорилось: время, чувства, слова, ощущения…

Фенрис вскрикнул: в одну секунду всё тело пронзила резкая, вышибающая дух боль. Он обхватил себя за плечи и тут же убрал руки: на ладонях была кровь.

Сердце заколотилось как бешеное. Четыре небольших следа от ногтей виднелись отчетливо, но при этом быстро уменьшались в размерах. Он смотрел на них всего долю секунды, пытаясь выровнять дыхание. Выходило слабо. Виски жгло, предплечья казались раскаленными, словно металл на солнце.

Вскоре отверстия затянулись, покрылись корочкой и… исчезли. Сердцебиение восстановилось, вернувшись к норме.

Вслед за этим тело охватила страшная слабость. Он упал на подушку и уставился в потолок, чувствуя, словно выбился из сил, только что пробежав марафон.

Почему он навредил сам себе? Как эти раны смогли зажить так быстро? Налкон вызвал реакцию? Он всего лишь увидел картинку и несколько слов, что они сказали друг другу!

Фенрис потрогал свой лоб. Слишком горячий, похоже, у него высокая температура. Вены будто жжет…

Замутило. Он не успел добежать до ванной комнаты: едва принял вертикальное положение, как его вывернуло на линолеум прямо перед кроватью. Чертыхнувшись, Фенрис все же встал и прошел в ванную, чтобы прополоскать рот. Ноги были как ватные. Умывшись и посмотрев на себя в зеркало, он взял бумажных салфеток и попытался собрать с пола переваренные остатки ужина. К счастью, их было немного.

Это безусловно зафиксировалось на камерах, и Фенрис знал, что с утра первым делом закидают вопросами. Но сейчас ему было плевать. Он вспомнил продолжение приснившегося утра, вспомнил человека, с которым жил. Священника по имени Себастьян.

В голову словно заливали жидкость. Мозг плавился от обилия мелких деталей: набережная Нью-Йорка (теперь он был уверен), пустынный утренний парк (он приходил туда каждое утро), девушка в кожаной куртке (цепкий, но такой печальный взгляд).

Утро, которое изменило его жизнь.

Белые стены в его комнате, всюду пустота, музыка, белая кошка (любит спать на спинке дивана). У него нет вещей, он совсем один. Страх. Обреченный на скитания, пытается понять, как выглядит мир, но мир не понимает его. (Она бы смогла!)

Тишина. Звуки выстрелов и ударов. Все случилось слишком быстро!

— А теперь вымой свой рот! Вымой свой грязный, поганый рот, маленький дьяволенок!

— Я не боюсь тебя… Ты не причинишь мне вреда.

— Я знаю о тебе все. Ты грешник, родившийся с отметинами дьявола. Демоны касались тебя в утробе матери, она выносила плод, который был проклят еще до зачатия.

— Что они с тобой сделали?!

— Знаешь, что будет с такими, как ты, мальчик мой? Такие как ты становятся убийцами. Вы не заслуживаете жизни. Вы ничтожества. Молитвы вас уже не спасут.

— Я так хотела быть счастливой, и ты ведь тоже, правда? Ты хотел быть счастливым, ты написал, что был счастлив со мной, по-настоящему! Почему ты молчишь сейчас?!

— Тебе больно из-за нее. Стоит только захотеть, и мука прекратится. Она виновата в том, что случилось, мой мальчик.