Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Фразы звучали «как надо», если они походили на знакомые формулы. Процесс редактирования включал в себя вполне осознанную имитацию предыдущих текстов. В результате этой коллективной имитационной работы индивидуальные стили письма сглаживались, а особенности авторского голоса сводились на нет. Присутствие автора в тексте уменьшалось, а значит, уменьшалась и личная ответственность за написанное. На уровне языковой структуры различные образцы авторитетного языка становились все более похожи. В разговорах друг с другом референты ЦК пользовались жаргонным выражением для обозначения этого имитационного стиля, называя его «блочным письмом»^{91}

, поскольку стандартные блоки, состоявшие из однотипных фраз и даже абзацев, повторялись из текста в текст с минимальными изменениями. Логическая структура этих текстов становилась все более закрытой, построенной по принципу замкнутого круга. В результате многие части этих выступлений и документов, по словам Бурлацкого, «можно было читать сверху вниз и снизу вверх с одинаковым результатом»^{92}.

Попытки руководства избежать формальной стилистической оригинальности в своих текстах приводили к тому, что все уровни языковой структуры (синтаксис, морфология, лексика, форма нарратива) все более тяготели к новой, спонтанно возникшей норме языка. Это в свою очередь повышало цитируемость авторитетного языка; каждый новый текст, написанный в этом жанре, все больше походил на цитату из некоего абстрактного «предыдущего» текста. Любой авторитетный дискурс — политический, религиозный, легалистский, научный — всегда содержит множество шаблонных структур, клише, стандартных оборотов, элементов ритуальности и так далее, что делает его дискурсом с высокой степенью цитатности. Высказывания в авторитетном жанре часто не воспринимаются аудиторией на уровне констатирующего (референциального) смысла[58]

(как некое описание окружающей реальности), функционируя скорее как языковой ритуал, главной ролью которого является постоянное повторение знакомой формы.

В принципе подобные изменения в сторону застывания формы происходят в разных типах языка, если стандартные фразы языка приобретают роль ритуальных практик — например, в древних или «мертвых» языках (латинском, старославянском и других) или в языках, которые ограничены строгими профессиональными рамками (религиозными, академическими, легалистскими и так далее)[59]. Однако советский авторитетный дискурс в период позднего социализма отличался от большинства этих авторитетных дискурсов. Форма советского авторитетного дискурса не просто прошла процесс нормализации, приобретая множество стандартных, повторяющихся структур, лексических элементов и стилистических особенностей и став высокопредсказуемой и ритуальной, — кроме этого, она претерпела процесс постепенного «распухания», становясь все более неповоротливой, многоступенчатой и неуклюжей. Стандартные лексические сочетания и грамматические обороты этого языка собирались во все более длинные и неуклюжие конструкции, в которых одни и те же мысли могли повторяться множество раз разными способами. Предложения становились длиннее, количество глаголов в них сокращалось, количество существительных возрастало. Эти существительные все чаще выстраивались в цепочки, образуя длинные номинативные фразы,

в которых было много определений, особенно определений в сравнительной и превосходной степени (см. ниже).

Высказывания, сформулированные таким образом, было все сложнее понять на уровне обычного буквального смысла; форма в них все более преобладала над смыслом. Поэтому в данном случае уместно говорить о процессе не просто нормализации, а гипернормализации языка. Под гипернормализацией мы понимаем процесс, в результате которого в языке не просто возникает большое количество стандартных фраз и оборотов, но и происходит постепенное усложнение этих стандартных фраз и оборотов. Констатирующая составляющая смысла подобных высказываний крайне неопределенна. Таким образом, процесс гипернормализации советского идеологического языка освободил смысл, который передавался высказываниями, сделанными на этом языке[60]

. Язык советской идеологии открылся для самых разных, порой непредсказуемых интерпретаций. Это изменение в структуре идеологических высказываний стало самым значительным фактором, определившим дальнейшее развитие позднего социализма.

Моносемичный (однозначный) язык