Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

В отношении Константина у меня сложилось довольно твердое убеждение, а вышло… вышло иначе. Он оказался настоящим советским человеком, героем. Как трагично сознавать, что между нами – единомышленниками и соратниками в общей борьбе – сразу легла пропасть взаимного отчуждения, что мы не поняли друг друга, не нашли общего языка. Какую силу мы представляли бы вдвоем!

Трагизм был именно в том, что мы не имели права доверять друг другу, открыться друг перед другом, подчиняясь основным законам нашей работы конспирации, когда простое, человеческое, должно быть подчинено более высоким соображениям, и дело не может быть поставлено на карту.

Похитун же негодовал. Он пил водку и наливался злобой.

– Собака! Бешеная собака! – ругал он Константина. –

Его вырвали из лагеря еле живого, опухшего. Он был похож на мешок с костями. Его выходили, вылечили, выкормили, обучили. И смотрите, отблагодарил!…

– Да-а… – протянул я. – Страшная история! Я вам говорил как-то, у меня душа не лежала к Константину…

– Помню, помню… Но кто же мог допустить? Только, ради бога, молчок. Ни гу-гу! Иначе с меня кожу сдерут…

Я заверил Похитуна, что все останется в тайне, но тут у меня возникла неожиданная мысль: а что, если использовать болтовню Похитуна в свою пользу для закрепления своего положения? Я пропускал мимо ушей ругань Похитуна и думал о своем.

Сославшись на то, что надо повидать инструктора

Рауха, я немедленно отправился к Гюберту и постучал в закрытые двери его кабинета.

– Войдите! – разрешил Гюберт.

По его лицу трудно было что-нибудь определить, на нем лежала маска абсолютного спокойствия.

– Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки, – доложил я.

– Ах, так! У вас всё? – небрежно спросил он.

– Нет, не всё.

– Я вас слушаю.

– Мне он не нравится.

– Не нравится? – удивился Гюберт. – Чем именно?

Садитесь!

Я понимал, что ничем навредить Константину не могу.

Он сделал все, что задумал. Я рад за него. Но, как разведчик, я должен был использовать с выгодой такую удобную ситуацию.

– На последнем занятии он вел себя подозрительно, –

сказал я.

– То есть? – Гюберт чуть-чуть приподнял брови.

– Интересовался мной, спрашивал, как я сюда попал, спрашивал о вас. Когда я пояснял ему расположение московских парков, мне показалось, что он знает их не хуже меня.

– Почему вы решили доложить мне об этом лишь сегодня?

То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил:

– Я хотел это сделать вчера, но мне не удалось. Я дважды пытался попасть к вам, но вас не было. Кроме того, я считаю, что это не поздно и сейчас. Если вы подскажете мне, как себя вести с Константином, то я надеюсь прощупать его основательно. Правда, он тип очень скрытный и замкнутый, но мне думается, что я смогу его расшевелить.

– Не стоит, – произнес Гюберт. – С Константином вы больше не встретитесь.

– Совсем?

– Да, кстати, он знает вашу фамилию?

– Если и знает, то не от меня. Я ему не назвался, –

солгал я и спросил: – А что?

– Так, между прочим, – ответил Гюберт и, очевидно, для того чтобы не вызвать у меня никаких подозрений, добавил: – Если вы с ним встретитесь в городе и он заговорит с вами, то ни имени, ни фамилии своей не называйте.

Это лишнее. А то, что вы мне сообщили, заслуживает внимания. Я учту. У вас всё?

– Всё.

– Хорошо, идите.

Я направился к инструктору Рауху, затем к Похитуну, а после обеда собрался в город.

18. ВЕСТИ ИЗ ЛЕСА

Кольчугин расчищал от снега дощатый настил, ведущий к бане. Увидев меня, он разогнул спину, снял рукавицу, осмотрел небо и почесал затылок.

– Погодка-то, господин хороший! – заговорил он. –

Сейчас бы по первой пороше да по зайчишкам поплутать, а? Стоющее дело!

– Да, заманчиво, – согласился я.

– Теперь снег пойдет валить…

Я согласился и с этим. Небо затянули тучи, и с часу на час можно было ожидать снегопада.

– Куда собрались, господин хороший?

– Хочу воздуха зимнего глотнуть.

– Ну, ни пуха ни пера, гуляйте!

Я вышел со двора. Тропку, которой обычно пользовались, идя в город, занесло снегом, и я пошел по дороге, наезженной автомашинами.

Морозец пощипывал кончики ушей. Острые струйки студеного воздуха проникали под одежду и приятно холодили тело.

Лес наполняли зимние, горьковатые запахи хвои. Я

дышал глубоко, всей грудью.

Кольчугин оказался прав. Не успел я добраться до города, как в воздухе тихо и беззвучно запорхали первые снежинки. Сухие и колкие, они щекотали лицо. А когда я вошел в город, снег повалил мягкими и крупными хлопьями. За последние десять дней я уже третий раз приходил в город, но слежки за собой не замечал. Не заметил ее и сегодня, хотя все время был начеку.

Я шел не торопясь, с видом праздношатающегося, останавливался у плакатов и объявлений. Время я рассчитал строго.

Местом для встречи с Криворученко был намечен небольшой район, где я загодя поставил условный знак. По договоренности удаляться от знака в ту или другую сторону разрешалось не больше чем на сто шагов. Недалеко от единственного оставшегося в городе кинотеатра, где крутили немецкие фильмы, на деревянном заборе я разглядел свой знак.