Это было в Праге. Том 1. Книга 1. Предательство. Книга 2. Борьба

– За какие же мои доблести ты проникся уважением ко мне? – рассмеялся Брохман, обнажив мелкие, но изумительно белые зубы.

– За ваше справедливое отношение… ко мне.

Брохман стер улыбку, прищурил свои круглые глаза и пристально всмотрелся в худое, осунувшееся лицо заключенного, обтянутое желто-бледной кожей. Отчетливо проступали на этом лице челюсти и скулы.

Мрачек выдержал его взгляд.

– Хм… Ну, и что же дальше ты пропоешь? – спросил Брохман и неторопливо перекинул широкое полотенце через плечо.

Мрачек оглянулся и перевел глаза на дежурного, стоящего у табуретки.

– Тут неудобно.

Староста энергично кивнул головой в сторону двери и направился к выходу. Мрачек последовал за ним.

Остановился Брохман у длинного, на полсотню сосков, рукомойника.

– Так, – сказал он. – Выкладывай!

– Я не питаю к вам дурных чувств и не хотел бы, чтобы у нас был другой староста. Да и многие не хотят…

– Без предисловий, – оборвал его Брохман. – Мне наплевать на то, хочешь ты или не хочешь.

Подавив в себе чувство отвращения к этому зверю в образе человека, Мрачек разыграл смущение. Он продолжал тем же доверительным, заискивающим тоном:

– Слушок про вас пустили… Говорят, что вы из Судетов…

Брохман заметно насторожился.

– Дальше?

– И будто вы не из немцев, а… – Мрачек кашлянул в кулак. – И если это дойдет до политического отдела, то могут возникнуть неприятности…

Сверх всяких ожиданий, Мрачек попал старосте в самое больное место. Брохман сразу изменился в лице, побледнел и дико взглянул на него.

– Я нарочно встал пораньше, чтобы предупредить вас… с глазу на глаз.

Брохман схватил Мрачека повыше локтя и так сжал руку, что крепкий Иржи едва сдержал крик.

– Кто треплется? Кто? Говори! – потребовал Брохман.

– Я узнал через второе лицо, но могу узнать точно… Вы ведь сами понимаете – люди боятся болтать лишнее.

– Дознайся. И скажи мне. Я… – он не договорил. И глаза его и лицо налились кровью.

– Узнаю обязательно, на этой же неделе, – пообещал Мрачек и отошел от старосты. Но неожиданно повернулся, сделав вид, будто вспомнил что-то, и подошел к умывальнику. – Господин Брохман, пожалуй, можно узнать и раньше… Есть один человек… Он может выяснить, потому что сам слышал… Вы бы поговорили с ним.

Староста испытующе посмотрел на Иржи.

– Фамилия?

– Боровик, – ответил Мрачек, – русский из третьей бригады. Он, правда, трусоват, но вы попробуйте.

– Русский? – переспросил Брохман.

– Да, русский. Я бы и сам мог попытаться, да как? Он в городе работает. Если бы его на день-два к нам перевести в бригаду. Я бы выждал удобный случай и заставил его разговориться.

Брохман призадумался, потом угрюмо сказал:

– Ладно, иди…

На следующее утро Боровик работал вместе со всеми. Но возможность побега была исключена. Разгрузка вагонов прекратилась засветло – не подали машин, на которые грузили снаряды и мины.

Прошел еще один день, не изменивший положения. Подходил к концу другой. В пять часов заключенных построили в колонну, чтобы вести в лагерь, – опять не подали машин. Брохман провел перекличку, охранники для верности пересчитали заключенных по рядам. Они знали, что в случае побега оставшиеся часто откликаются за тех, кто бежал.

Колонна тронулась и цепочкой перевалила через станционные пути.

Охранники торопились, покрикивали на отстающих. Они побаивались надвигавшейся грозы. Всю западную сторону неба уже заволокли густые черные тучи. Рокотал майский гром. Извилистые и ломаные линии молний полосовали небо. Ветер гнал по земле облака пыли.

У шоссе колонну вдруг остановили и повернули обратно. Оказалось, к платформе подошли два десятка грузовиков, надо было продолжать разгрузку.

– Живей! Живей! – командовал Брохман.

Заключенные нехотя принялись за перегрузку ящиков из вагонов на автомашины.

В самый разгар работы, когда уже половина состава была разгружена, небо треснуло, разломилось надвое и громыхнул такой удар грома, что Брохман, к удивлению заключенных, осенил себя широким крестным знамением и тут же полез под вагон; его примеру последовали охранники.

Ливень обрушился на землю. Заключенные поползли было под вагоны, но послышался окрик Брохмана:

– Таскайте, таскайте, собаки!

И люди принялись таскать. Сразу же они промокли до нитки. Косой крупный дождь хлестал в лицо. Смертоносные ящики скользили в мокрых ладонях.

На разгрузке работали четверками. Слива и Боровик вытаскивали ящики из вагонов, а Мрачек и Глушанин подхватывали их прямо с рук, относили и складывали на грузовики.

Дождь начал редеть, но потом ударил с новой силой. С платформы, с крытых вагонов ручьями сбегала вода. Между путями расплылись сплошные лужи. Начинало темнеть.

Мрачек и Глушанин, занятые переноской ящиков, даже не обратили внимания на то, что три или четыре раза сряду груз им подал один Слива. Они и дальше не заметили бы отсутствия Боровика, если бы Антонин не сплошал: еще немного – и он уронил бы ящик под вагон.

Глушанин испуганно посмотрел на Антонина, тот приложил палец к губам: молчание!

Когда в вагоне осталось не более десятка ящиков, снова появился Боровик.

– Ну, все! – сказал он Сливе. – Пан или пропал. Или сейчас, или никогда…