Это было в Праге

«Замаскирована под фирменную машину», — отметил Антонин.

Вылезший из кабины человек подошел к катеру.

Произошел такой разговор.

— Как у вас дела? — спросил прибывший того, кто сидел в катере.

— Нормально.

— А где старик? Я приехал за ним. Фон Термиц возлагает на этого старичка большие надежды.

— Напрасно.

— Почему?

— Отказался разговаривать.

— Вот как! Что же доложить штандартенфюреру?

— Скажите, что старик отправился в гости к Нептуну. Кто на очереди?

— Есть кое-кто. Интересный гусь наклевывается. Приготовьтесь.

— Кстати, у нас заболел Ширке. Не прихватите его с собой?

— Я не в Прагу. В Нимбурк. Итак, все!

— Выходит, все.

— Ну, счастливо!

— Счастливо!

Приезжий вернулся в машину. Она дала задний ход, развернулась, почти коснувшись задними колесами лодки, под которой лежали Мрачек и Слива, и отъехала.

Катер затарахтел мотором, описал на воде полукруг и взял курс на остров.

Переждав несколько минут, Мрачек и Слива вылезли из-под лодки и скрылись в лесочке.

Глава тринадцатая

В каморке Вандрачека Лукаш сидел у стола, подперев голову руками, и ждал Блажека.

День выдался душный. Через распахнутое единственное оконце, выходящее на крышу четырехэтажного дома, вползал в комнату запах раскаленного железа. Досаждали назойливые мухи, нечем было дышать. И лоб и руки Лукаша были покрыты испариной. Рубашка прилипла к телу.

Томительно медленно продвигалась стрелка на круглых стенных часах.

Наконец в коридоре скрипнула дверь, послышались энергичные шаги. В комнату вошел Блажек.

— Здравствуй, брат! — сказал он и обнял Лукаша. — Ну и жарынь сегодня! — Он сорвал с головы шляпу с пропотевшим ободком, развязал галстук, расстегнул ворот сорочки. — Полнеть начинаю. И тяжесть. Боли в пояснице появились. Вот какие дела. А раньше не жаловался.

— Годы, годы идут, — отозвался Лукаш.

— А у тебя вид лучше, чем весной, Ярослав.

— Да, немного поправился. Как ни говори, на пансионных хлебах. Первоклассный пансион.

Лукаш подмигнул брату.

Сели за столик на жиденьких ножках, друг против друга, лицом к лицу.

— Вот и славно, что ты приехал, — сказал Блажек. — Я в такое дело впутался, что не знаю, как и вылезть.

— Что случилось?

— Страшного пока ничего не вижу.

За эти годы отношения Лукаша и Блажека окрепли, родственные чувства сцементировались сознанием общего долга, совместной борьбой. Тем не менее братья никогда не выражали открыто своей приязни друг другу, а тем более радости. Вероятно потому, что за минувшие годы жизнь мало дарила их радостью.

Но сегодня, кажется впервые, Лукаш отдался чувству радости. Выслушав все, что рассказал ему Блажек, он запрокинул руки за голову, выпятил грудь и весело вскрикнул:

— Ну и заварил ты, Ян, кашу! Крутенько заварил!

Блажек как-то искоса поглядывал на него, что свидетельствовало о том, что и он рад.

— Меня возмутил этот капитанишка, — признался Блажек. — Не хочу лгать, вначале я искренне посочувствовал ему. Конечно, не мне печалиться и плакать оттого, что этот соколок попал впросак. Нет, я просто ощутил чувство человеческой жалости. А потом, когда он показал мне зубы, я устыдился своей слабости. Ну, чем может кончить такой мозгляк? Смертью, и такой бесславной, что и слов не подберешь для его эпитафии.

— И кого же ты решил подставить вместо себя? — спросил Лукаш.

— Вот об этом я и хотел с тобой посоветоваться.

Лукаш крепко призадумался. Тут нужен был человек толковый. И мало этого. Человек должен завоевать доверие лондонских гостей и вместе с тем отвечать требованиям гестапо. Задача трудная. Очень трудная.

— Какой тебе дали срок? — спросил Лукаш.

— Срок уже закончился. Ведь тебя не было в городе, — ответил Блажек. — Я обязан назвать этого человека Обермейеру сегодня. Иначе он возьмет это дело в свои руки.

Лукаш снова погрузился в раздумье. Некоторое время спустя он сказал:

— Есть кандидатура!

— Кто?

— Мрачек.

— Понятия о нем не имею.

— Он подполковник, выброшенный из армии в мюнхенские дни за отказ надеть белую повязку во время переговоров с поляками.

— Подходящая фигура, — одобрил Блажек.

— Потом он попал в концентрационный лагерь и бежал весной этого года.

— Это плохо, — заметил Блажек.

— В Праге не был с тридцать девятого года.

— Это уже хорошо.

— Сейчас он в лесу, у партизан.

— Тоже недурно. Как его имя?

— Иржи.

Блажек потер рукой свой крепкий подбородок.

— Ты можешь посидеть здесь минут пятнадцать? — спросил он брата.

Лукаш посмотрел на часы.

— Это необходимо?

— Да. Я добегу до автомата.

— Пожалуй; подожду.

Блажек надел шляпу и скрылся за дверь.

Лукаш остался один. Его беспокоила мысль: согласится ли Мрачек сыграть ту роль, на которую они его наметили? Решали за его спиной. А если откажется? Заупрямится или найдутся убедительные доводы? Не совсем серьезно получается. Если бы знать раньше, хотя бы в субботу, — дело другое. А нынче понедельник. Впрочем, другого кандидата за такой короткий срок не подыщешь. Нет, нет! Мрачек, и только он. Как-нибудь они с Антонином убедят его.

Вернулся Блажек. Пот градом катился с его лица.