Это - Гана

Нет. Давно известны большие энергетические возможности ганских рек и в первую очередь Вольты, одной из крупнейших рек Африки. Реки текут на юг, к океану, точно так же, как текли тысячу лет назад, не перерезанные ножами плотин, ожидая того дня, когда к ним обратятся люди.

В городах Ганы горят электрические лампы. На рудниках и первых фабриках гудят электромоторы. Но все электростанции работают на привозном топливе. До последней капли мазута — все привозится морем, за все надо дорого платить. И если в один несчастный день танкеры не придут в порты — жизнь в стране замрет. Погаснут лампы в школах и больницах, остановятся заводы, рудники…

Это еще не все. Электростанции в Гане строились как бог на душу положит, в разное время, разными людьми, и везде устанавливалось самое разномастное оборудование. Машины ненадежны и часто выходят из строя. А выбросить их пока нельзя. Где-то я читал о большой семье с несколькими сыновьями-погодками. Когда младший брат шел в школу, ему доставался по наследству портфель старшего. Так портфель и переходил до самого младшего, старея с каждым годом. Семья была небогатой, и новый портфель покупался только старшекласснику. Примерно то же в Гане. Если центральное электроуправление раздобыло новое оборудование — оно достается большим городам. А старые машины уходят в области — там и таких нет.

Может быть, частично поэтому ганские электрики, разговаривая с Маратом, показывая ему, чем богаты, не тратят много времени на демонстрацию оборудования. Но они и не жалуются на тяжелую жизнь — ведь понятно, что сегодняшний день Ганы — это уже вчерашний день.

Поэтому же, когда Марат осмотрит генераторы, обсудит местные, специфические проблемы со своим коллегой, разговор неизбежно переходит на будущее, на те дни, когда над страной протянутся линии электропередач и электричество придет в самые далекие деревни саванны. Казалось бы, разговор сугубо технический, но он вполне понятен окружающим. Хотя ‘бы в силу своей страстности, актуальности.

Жизнеспособность страны определяется тем объемом, который занимает во всех делах и разговорах перспектива. Это приятное и знакомое нам по нашей действительности явление, когда человек говорит не только: у нас есть то-то и то-то, а добавляет обязательно: здесь у нас будет завод, электростанция или театр, очень явственно чувствуется в Гане. Это роднит ганцев с нашими людьми, это один из тех китов взаимопонимания, на которых зиждется дружба.

И поэтому Марат, как и другие советские специалисты, понятен ганцам, так же как и ему понятны их мысли и стремления. Ему легко работать с африканцами хотя бы потому, что не надо приспосабливаться, подавлять что-то в себе. Он остается тем же Маратом, советским электриком, которого я знаю по Москве. И люди видят в нем не только коллегу, не только одного из европейцев, который приехал по контракту или по заданию фирмы. Часто английский или итальянский специалист работает добросовестно, выполняет все, что велит ему выполнить долг специалиста, но он не может понять настроений ганских инженеров и не может разделить эти настроения. У Марата же отношение к работе, чувство перспективы впитано с первых шагов его сознательной жизни. И потому дружба и понимание между ним и ганцами возникают быстро и естественно. Никаким расовым или национальным предрассудкам просто нет места в сознании Марата. И это тоже понятно ганцам.

Нам пора покидать болгатангскую электростанцию, нас ждут на строительстве нового госпиталя — страна строится, растет буквально на глазах. Марат уже собрался попрощаться со своим новым приятелем, как из старого здания электростанции донесся треск и затем наступила тишина. Что-то случилось. Как по мановению волшебной палочки Марат и электрик исчезают в черной пасти машинного зала. Через минуту Марат выскакивает. Он щурится от ослепительного света и, увидев нас в тени мангового дерева, кричит:

— Всего десять минут. Подождите. Надо помочь, а то могут надолго встать.

— А ты разберешься?

— Учили. Вместе оправимся.

БОЛЬШОЕ КОЛЬЦО

Есть у Марата и постоянный собеседник. Он похож на слишком загорелого запорожца. У него густые буденновские усы и озорные глаза в таких мохнатых ресницах, будто растут они в несколько рядов. Собеседника зовут Абака-Вуд, он главный инженер Управления электроснабжения. Из окна кабинета Абака-Вуда виден океан, он заштрихован ветвями деревьев, и между ними висят серые кораблики.

Марат обсуждает с Абака-Вудом технические условия. Нет смысла привезти в Москву решения, которые могут оказаться неприемлемыми для ганцев. Обсуждаются итоги того, что мы узнали и увидели, объехав Гану, обсуждаются придирчиво, пункт за пунктом. Оба понимают серьезность вопроса, оба симпатизируют друг другу, но переговоры, как им и положено, порой приводят к спорам.

— Нет, но зачем же здесь ставить медь? Сталь куда экономичнее, — горячится Марат. Так же, наверно, он отстаивает свою точку зрения на совещании дома, в Москве.

— Пятьдесят лет здесь ставят медь, у нее ведь выше проводимость…