От исполнителя, который не застрахован от провала, такая серьезная вещь требовала гораздо больше смелости, чем «Ракеты и пенисы в Персидском заливе». Я включил ее в свою программу за несколько месяцев до шоу в «Мэдисон-сквер-гарден», и зал отвечал мне долгим ироничным молчанием. Но по реакции зрителей уже в конце я понимал, что им нравится. Случалось, минуты тянулись, а никто не смеялся, но я на это и не рассчитывал. (Молчали в тех местах, где не было шуток.) Тишина в зале не смущала ни меня, ни зрителей – все равно мне удавалось увлечь их, точнее – мы все были увлечены.
Успех «Планеты» окрылил меня, я понял, что на сцене можно рисковать – пока удается заинтересовать людей, увлечь и завладеть их вниманием. И все время смешить при этом необязательно, иногда пусть и удивляются, пусть на их лицах читается: «Круто! Как здорово это у него выходит!» Пока я с этим справляюсь, я выполняю условия нашего договора.
Я не только писал более провокационные, идеецентричные тексты, я стал больше интересоваться своими взаимоотношениями со зрителями. Не знаю, прошли ли они такой же путь, как я, или им всегда нравился такой формат общения, а я просто недооценивал его. Может, раньше тоже так было.
Однако до этого момента я никогда не задумывался, чего вообще люди от меня ожидают. Ведь даже самый первый шаг – покупка за несколько недель до концерта билетов, которые обходятся им в двадцать, тридцать, сорок долларов, – это уже знак особого доверия. Это их осознанный выбор, а не минутная блажь. Они не отправились в ближайший комедийный клуб с кирпичной стеной[254]
или в казино в Лас-Вегасе. Это многое говорит о том, чего они ждут, что хотят услышать, что готовы воспринять.Описать мою аудиторию не так-то просто. Приезжая в Чаттанугу, я точно знаю, что ко мне не придет типичный чаттануганец. Скорее – какой-нибудь очень-очень странный, эксцентричный фрик. Местный маргинал. Куда бы меня ни занесло, я притягиваю скорее людей свободных, не зашоренных, не склонных осторожничать. Назвать их «леваками» – слишком просто, но вот что их всех объединяет: они предпочитают вещи смелые, рискованные, экспериментальные, критикующие действия власти. Они могут не во всем соглашаться со мной, но вслух высказывают свое возмущение очень редко.
В период активных исканий одним из таких номеров-провокаторов был «Аборт» с альбома «Назад в город» (и одноименного шоу 1996 года на канале «Эйч-би-оу»). С него люди нередко уходили. Не прерывали меня, просто тихонько вставали, разворачивались и шли на выход. Джерри любил поджидать их в вестибюле и рассматривать. Ну и подслушивать, что они говорят, чтобы потом посмеяться. «Ты бы видел этого мужика, который вышел первым. Он был не в себе! Чуть в стеклянную дверь не врезался».
Начинал я с той же фразы, которая прозвучала четырнадцать лет назад в номере «Где я храню свое барахло»: «Ирония в том, что, как правило, противники абортов – люди, с которыми совершенно не хочется трахаться».
Мое сатирическое жало нацеливалось на их самоназвание: пролайферы – защитники жизни. Что это за защита жизни, если, одержимые правами плода, потом, когда он становится ребенком, они отказывают ему в нормальных бытовых условиях и санитарном просвещении? Надевают на него форму в восемнадцать лет и отправляют умирать? Или сами убивают врачей, которые делают легальные аборты? Если любая жизнь священна, то почему когда речь идет о людях, то это аборт, а когда о курице – то омлет?
Надо быть последовательными. Если жизнь начинается с зачатия, почему мы не устраиваем похороны в случае выкидыша? Если жизнь начинается с оплодотворения, а большая часть оплодотворенных яйцеклеток раз в месяц вымывается из организма женщины, разве это не делает ее массовым убийцей? Вы не находите, что «защита жизни» на самом деле ширма для ненависти к женщинам – источнику жизни?
Этот номер создавался постепенно, как и многие мои развернутые тексты в стиле эссе. В первоначальном варианте в нем был один момент, который мне очень нравился, но в итоге он не попал в шоу на «Эйч-би-оу». Это проливает свет на характер моих взаимоотношений с публикой.
В поисках нужных аргументов я предпочитаю не реагировать то и дело на разные перипетии текущей дискуссии, а отматывать назад, возвращаясь к корню проблемы. И вот изначально после слов: «Жизнь зародилась около миллиарда лет назад, это непрерывный процесс, – я говорил: – И его главная движущая сила – УБИЙСТВО. Но… оправданное убийство».