Она обратила наше внимание на то, что в начале «Станции…» мы смотрим на все с правых позиций, далеких от идеи порядка: Скимер со своими игровыми автоматами и схемами заработка, вся эта суета вокруг него, путаница и хаос. Затем, склоняясь влево – не то чтобы она настаивала на этой мысли, но подозреваю, что засранцы из правого крыла высмотрели бы такой подсознательный посыл, – перемещаемся в центр, в справочную Стейси Джонс, начальницы станции. Она олицетворяет порядок и надежность. «Все хорошо, все хорошо, все идет своим чередом. Поезд прибывает в восемь и отходит в девять». Затем, сместившись еще левее, обнаруживаем инженера Билли Туфезерса, американского индейца в образе наставника и духовного отца.
Воспитание и усвоение уроков, а с другой стороны, свобода и хаос – такой была атмосфера «Станции чудесного времени». Понятно, что мистеру Проводнику ни один из этих пунктов до конца не подходил, но примкнуть он мог к любому лагерю вплоть до хаоса (для этого у него имелся злобный двойник). Хотя все равно было непонятно, почему его любят дети. «Чем он их так привлекает?» – спрашивала Бритт.
Он учился в иезуитской школе, а я не жаловал иезуитов, подтрунивал над религией в жизни детей, и нам всем это нравилось. Я заметил некую связь… Понимаю, что тема уже избитая, но чуть потерпите, я все объясню.
ВАЖНЫЙ МОМЕНТ!
Находясь в утробе матери, мы словно погружены в океан, мы неотъемлемая часть природы. Мы в буквальном смысле – физически – сливаемся с природой. Получаем все по трубочкам, делать ничего не надо, всё зашибись. Полная гармония, мы с природой одно целое.
А потом вас вырывают из этого охрененного места, и пожалуйста – боль, крик, первое насилие. Шлепки по попе, противное обмывание, обрезание. Здесь все чужое, все ужасное – ни слияния, ни единения. Начинается ваша индивидуация[264]
! Теперь вы ДжонниФилипс, в будущем адвокат. Вы станете копией отца, у вас его рыжие волосы и характер, вы унаследуете еще кучу всякого дерьма. Вам лучше поскорее определиться, поставить цель и стремиться к ней. О единении можете забыть.
Теперь до конца жизни вы будете мечтать о восстановлении гармонии. О полном слиянии. Вот именно это естественное человеческое желание и извращает религия. Более примитивные популяции как-то приходят к единению с природой, к равновесию и гармонии с ней.
Речь у них не о том, что: «Я далек от природы и существую изолированно. Поэтому передвину русло реки, разорю землю, изуродую животных и буду отнимать у них молоко». Совсем наоборот: «Мы не будем контролировать природу, это невозможно. Поэтому давайте жить в единении с ней».
Но мы,
Вернемся к мистеру Проводнику. «В нем сочетаются две вещи, – рассуждал я. – Он маленький как ребенок. Ведет себя по-детски, как ребенок. Но вполне развит, как взрослый. И ум у него как у взрослого. Такое гармоничное сочетание делает его почти совершенным». Это одна из причин, почему в этой роли я чувствовал себя так непринужденно – даже в дурацких костюмах и с пропеллером на голове. Мне не хотелось карикатурно менять голос. Все происходило естественно.
А Бритт я сказал: «Знаешь, что нужно детям от взрослых? Опыт и информация (ну и марихуана). И все это у Проводника есть, поэтому дети и тянутся к нему. И в то же время он не представляет никакой угрозы. Он меньше и слабее, чем они. Такой взрослый малыш».
Сниматься в «Станции…» мне нравилось. Отчасти потому, что я любил роль движущейся мишени. Я любил представлять все эти разговоры: «Вот и прекрасно. Пусть он в этой „Станции чудесного времени“ просвещает двухлетних детей. Ой, а… не будет ли он и там вспоминать „хуесосов“ или рассказывать, что „у Девы Марии критические дни?“». То-то же. Пускай не теряют бдительность.
В процессе этих съемок у меня появилась отличная реплика, которую я использовал в шоу 1999 года «Вы все тут больные» для «Эйч-би-оу». Речь о номере, в котором я размышлял о поклонении детям, охватившем Америку.
Детям уделялось слишком много внимания! И что бы вы ни думали о детях, лучше послушайте эксперта. Это вам мистер ПРОВОДНИК говорит!
17
Двери закрываются, двери открываются
Ну и пару слов напоследок о материале. О том, сколько уходит времени, чтобы тексты, даже любимые, дошли до зрителя, в данном случае – до эфира на «Эйч-би-оу». И о том, почему я ненавижу юмор на злобу дня.
В какой-то момент в конце 80-х я стал натыкаться в своих папках на фразы вроде: «Вот бы всех поубивать». Одна коротенькая мысль, но, помню, я тогда подумал: «Из этого может что-то получиться». Разумеется, я не собирался доказывать, как хорошо всех убить, но, с другой стороны, не такая уж плохая идея – дать миру сорваться с цепи. И если я придумаю достаточно полу-, квази– и псевдопричин для этого, а также способов, как очистить мир от всех (кроме двухсот тысяч реально полезных людей, включая меня), то выйдет отличный номер.