Это идиотское занятие – думать

За всем этим у меня не доходили руки заняться своим здоровьем. В 1991 году по дороге в Вегас я перенес третий, довольно серьезный сердечный приступ. В 1994 году случился еще один, менее серьезный, но я считаю, что это был отголосок приступа 1991 года. Я снова лег на ангиопластику, но операция не удалась, так как артерия спазмировалась. Меня мучила стенокардия. Я отправился к своим хирургам в Сан-Франциско, и они сказали, что не хотят трогать пораженный сосуд. Место поражения было еще свежим, незатянувшимся. «Лучше мы не будем трогать эту артерию, – решили они. – Возвращайтесь-ка в Лос-Анджелес, и пусть кардиолог назначит вам медикаментозное лечение». Три года я продержался, а потом снова начались боли в грудине, отдающие в горло – для меня это обычное дело, – но только при сильных нагрузках. В спокойном состоянии все проходило.

Но я же не идиот. Я лег в больницу, и после обследования мне сделали ангиопластику, установив стент. Это такой сетчатый цилиндр из очень тонкой проволоки, похожий на китайскую ловушку для пальцев. В артерию вводится баллон со стентом, баллон расширяется, за ним расширяется стент, потом баллон сдувают и вынимают обратно. Стент остается в артерии и удерживает ее в расширенном состоянии. Это предотвращает рестеноз (повторное сужение), самую большую проблему при ангиопластике: расширенный сосуд может закупориться как сразу, так и на протяжении полугода. Стенты гораздо лучше предохраняют от закупоривания. Я более чем уверен, что стент устранил последствия приступа 1991 года.

Интересная деталь: мои проблемы с сердцем всегда решались либо с помощью передовых технологий, либо благодаря экспериментальным методам. Когда мне поставили стент, эта процедура еще не была одобрена Управлением по надзору за качеством продовольствия и медикаментов. Ее применяли всего в шести больницах. Мне снова повезло, как когда-то со стрептокиназой, что именно в этой больнице она уже прошла испытания. На тот момент единственным известным мне человеком, которому поставили стент, была мать Тереза. У матери Терезы был стент – и у меня был стент. Моя мать гордилась бы мной.

Когда я думаю про инфаркты или ангиопластику, то всегда представляю работающие механизмы. Проблема может быть вызвана органическими причинами: образование тромбов – результат химической реакции. Но ее решение сводится, по сути, к глубокой очистке. Это все равно что хорошо прочистить засоренную трубу. Чем бы я ни болел, проблема всегда решалась механическим вмешательством. Мне везло. Даже перенесенная в 2003 году абляция (метод коррекции аритмии, при котором сердце подвергается деструкции, что позволяет затем контролировать сигналы, посылаемые мозгом) – это тоже своего рода настройка. Ваше сердце функционирует неправильно и нуждается в коррекции. Не скажу, что меня это сильно расстраивало, никакой трагедии. Даже после инфаркта, придя в норму, вы забываете о боли. Единственное последствие ангиопластики – небольшой надрез. Все, что вам хочется, это вернуться домой.

Я люблю во всем порядок. В моем мире все разложено по полочкам – физические проблемы отдельно, душевные отдельно. Мне пришлось заняться своей физической формой, чтобы она не отражалась на душевном состоянии и не мешала работе. В интервью меня иногда спрашивают: «Разве после инфарктов ваша жизнь не изменилась? И вы сами не изменились?» Я бы так не сказал. Конечно, пришлось заняться спортом, потому что раньше я всегда вел сидячий образ жизни. Пришлось пересмотреть питание, потому что я привык есть все подряд – типичный американец. Всего два изменения. Я никогда не жил с ощущением дамоклова меча. Конечно, понимал, что бахнуть может в любой момент, но справиться с этим помогла – не рискну сказать, в какой мере, – чудесная вещь, которую нам недавно открыли: отрицание. Хотя, на мой взгляд, отрицание – это нечто другое. А я говорю просто о разумном отношении к себе, если вы не хотите превратиться в нытика, мученика и жертву.

Почему еще я так спокоен в этой ситуации – потому, что счастлив в любви.

Я встретил Салли Уэйд примерно через полгода после смерти Бренды. Она работала комедийным сценаристом в Голливуде и всегда хотела со мной познакомиться, но стеснялась. Первый шаг вместо нее сделал ее пес Спот. Нас влекло друг к другу, в Салли я чувствовал родственную душу, а мне всегда не хватало таких людей. Но я еще не отошел от недавней смерти Бренды и к новым отношениям был не готов. Салли не торопила меня, и, когда мы наконец начали встречаться, я уже знал, что она станет женщиной моей жизни. Так и случилось.

Моя работа – это по большей части разрыв шаблонов. Но, говоря о нас с Салли, без них, по-видимому, не обойтись. Я уже использовал пару клише, вот еще несколько: это была любовь с первого взгляда, мы без ума друг от друга. Мы ужасно друг друга любим. Вокруг любви много такого словесного добра. Как ни странно, все это правда.

Я уже в том возрасте, когда могу позволить себе некоторую непоследовательность.

* * *